"попробуй..." - шепнула Мечта (с)
часть 1 Не бойся грома
Часть 2
Молнии
В Беотию пришла весна, и всё вокруг приветствовало зеленоволосую деву буйным цветение и ростом. Река Исмен разлилась в настоящее озеро, затопив окрестные пастбища и луга. Зеленели холмы, тянувшиеся от гор и Геликона почти до самых Семивратных Фив. Всюду, куда ни кинь глаз, пестрели цветы. Солнце брызгало яркими лучами с умытого неба.
Только на душе у Геракла по-прежнему царила зима. Ификл категорически не выносил Иолая, и причины этой ненависти Геракл найти никак не мог. В конце концов, Иолай стал питать такую же «искреннюю любовь» к его брату, а Герк оказался посредине, как между двух огней.
читать дальшеСрок их с Иолаем наказания в палестре подходил к концу. Сегодня они последний раз остались после занятий в школьной конюшне.
- Герк, слушай, я всё-таки не пойму, с чего это Ификл так взъелся на меня? – Иолай подскрёб кучку навоза и отряхнул руки.
- Я не знаю, - Геракл подавил вздох. – Правда, Иолай, я не понимаю, что такое с Ифом. До того, как он уехал в Академию, ему вообще до меня дела не было. Он дружил со своими друзьями, а я… ни с кем…
- Может, он завидует тебе? – усмехнулся Иолай.
- Ну, ты скажешь тоже! С какой стати ему мне завидовать? Мы же братья. И потом, к нему, например, даже соседи всегда относились лучше, чем ко мне, - Геракл воззрился на друга с нескрываемым удивлением.
Тот лишь плечами пожал.
- Жалко, что ты больше к нам не приходишь, - очень тихо пробормотал Геракл.
- Зато я теперь маме чаще по дому помогаю, - Иолай невесело хмыкнул.
Они виделись в школе каждый день, но всё равно это не то же самое. Конечно, им никто не запрещал встречаться и гулять, но Иолай теперь не мог запросто прибежать к ним домой, хотя Алкмена несколько раз интересовалась у Геракла, почему Иолай больше не приходит к ним в гости. И Герку приходилось каждый раз придумывать какое-нибудь объяснение, ведь не станешь же говорить, что Иолай и Ификл в ссоре и даже разговаривают друг с другом сквозь зубы. Герку ещё хуже было от того, что и с Ификлом он не мог как следует подружиться. Старший брат по-прежнему считал его малышом и не воспринимал всерьёз, но если Геракл собирался куда-нибудь играть с Иолаем, тут же придумывал разные причины, чтобы младший занимался с ним, Ификлом. В конце концов, Геракл так извёлся, что не знал, как дальше быть.
- Знаешь, теперь я, кажется, тебя понимаю, - не поднимая головы, прошептал Геракл.
- В чём? – Иолай удивлённо вскинул глаза.
- Ну, вот когда ты говорил, что рад, что отец так редко живёт вместе с вами.
- Разве Зевс тебя чем-нибудь обидел?
- Не Зевс. Ификл.
Иолай опешил, кашлянул и, наконец, выговорил:
- Герк, ты что? Он твой брат. Может быть, у него что-нибудь случилось? Может быть, тебе поговорить с ним, а?
- Я пробовал, - ещё тише прошептал Геракл.
- И что?
- Я не знаю, что. – Мальчик снова вздохнул и очень серьёзно сказал. – Надо нам как-то себя перебарывать.
- Не переживай так. Знаешь, я придумал, давай завтра вместе с твоим братом потолкуем, может быть, что-нибудь и решится.
Они, как всегда, в последнее время, расстались на пороге палестры, махнув друг другу на прощанье, и каждый из мальчишек побежал к себе домой.
Иолай подходил к дому, когда сердце вдруг ёкнуло. У коновязи он увидел лошадь отца. Ноги внезапно стали ватными. Мальчик медленно подошёл к Леэну, погладил его по холке и, набрав в грудь побольше воздуха, сделал несколько шагов и переступил порог дома.
Скоурус в серой домашней тунике, сгорбившись, сидел за столом и ужинал. Иолай несколько секунд зачарованно смотрел, как медленно ходят под кожей желваки, как мерно опускается и поднимается ложка. Внезапно отец поднял голову и в упор посмотрел на него. Мальчик моргнул, словно очнувшись, выдохнул:
- Здравствуй, папа.
- Подойди, - уронил отец.
Иолай сделал два несмелых шажка.
- Ну, рассказывай.
- О чём? – сердце отчаянно колотилось. Он краем глаза увидел как мать, зажав ладонью рот, кинулась к люльке, вытащила малышку и, прижав ребёнка к груди, поспешно выскочила из комнаты.
- Ну, хотя бы о том, почему ты так поздно явился домой? – Скоурус закинул ногу на ногу и сощурился.
- Я… мы с Гераклом задержались в палестре.
Иолай замялся и исподлобья глянул на отца. Скоурус барабанил пальцами по столу:
- Дальше, дальше. Почему задержались, почему с этим выродком, когда я ещё в прошлый приезд запретил тебе с ним водить дружбу? Я приказывал и близко не подходить к дому шлюхи – Алкмены. Как ты посмел ослушаться меня? Как посмел прогуливать занятия и бросать на ветер деньги, которые я за тебя заплатил? Что я из тебя каждое слово должен клещами вытягивать?! – он уже не говорил – кричал, вскочив из-за стола.
Иолай вздрогнул и съёжился. Он испуганно таращился на отца и не мог вымолвить ни слова – в горле пересохло, и язык отказывался служить. Он только часто моргал и теребил подол рубашки.
- Отвечай! – отец грохнул кулаком по столу так, что деревянная миска подскочила и жалобно стукнула о столешницу.
- Я… я…
- Что ты мямлишь, как раб какой-нибудь?! Отвечай чётко и ясно на поставленные вопросы. - Скоурус презрительно скривился.
Иолай прерывисто выдохнул, поморгал, чтоб смахнуть предательскую влагу с ресниц и зазвеневшим голосом отчеканил:
- Я задержался в палестре, потому что отрабатывал наказание, которое наложил на нас с Гераклом наставник Эмоней. Сегодня был последний день. Мы были с Гераклом вдвоём, потому что Эмоней наказал нас обоих и… - он покусал губы.
- Я слушаю, – снова мрачно потребовал отец.
- И… я считаю, что ты не имеешь права называть Геракла выродком и дурно отзываться о его матери! Ты должен пойти и извиниться перед ними.
- Ты рехнулся, мальчик? – очень тихо прошипел Скоурус.
- Нет! Наоборот, я в своём уме, а вот ты, похоже, совершенно не соображаешь что говоришь.
- Что-о-о? – Скоурус даже опешил.
- То, что слышал! – крикнул Иолай. Страх внезапно улетучился, осталась только одна дикая, неукротимая ярость. – Ты думаешь, что всегда и во всём прав? Что никто не смеет тебе перечить? Что тебя все боятся: твои солдаты, мать, я? А мне надоело, слышишь, надоело бояться. Ты больше не заставишь меня. И ты не смеешь говорить гадости об Алкмене и Геракле. Ты совершенно ничего не знаешь о них. Алкмена – самая лучшая мать на свете, а Геракл – сын Зевса. И из Зевса отец получился гораздо лучше, чем из тебя, понял? Во всяком случае, он не твердит на каждом углу, что занимается воспитанием сына и не заставляет Герка бояться себя.
Резкая синь из-под ресниц обожгла Скоуруса. Они стояли друг против друга: вытянувшийся в струнку мальчишка, растрёпанный, с багровыми пятнами на щеках, и злыми слезами в голосе и полководец, застывший в нелепой позе, тяжело опираясь на стол, бледный, до такой степени, что на скулах выступили чёрные точки (в одной из войн Скоуруса опалило диким огнём). Побелевшие бешеные глаза, не мигая, гипнотизировали сына.
- И ещё, знаешь, мне дела нет до того, что тебя когда-то бросили в детстве и воспитали чужие люди, потому что ты сам для меня чужой! Я. Тебя. Ненавижу! – выкрикнул Иолай и вдруг осёкся.
Он хотел крикнуть, - «Папа, прости!», - но слова застряли в горле. Обида и злость на отца тут же вернулись. Иолай в упор смотрел на Скоуруса. А тот стоял теперь прямой как палка, со сжатыми в тонкую нитку губами и мерил сына медленным взглядом. И зрачки у него были не чёрные, а багрово-красные. И продолжалось это бесконечно долго.
- Та-ак, - наконец, медленно протянул Скоурус, и в этих красных зрачках мелькнула радость.
Он сделал два быстрых шага, ухватил сына за шкирку, поднял, сжал под мышкой и выскочил за порог.
Иолай очнулся только когда услышал, как с гулким стуком захлопнулись двери сарая. Силы вернулись к мальчишке. Он отчаянно забился в руках отца, молотя его руками и ногами, и закричал:
- Пусти! Не смей! Гад! Ненавижу тебя! Пусти!
Отец стискивал его как в капкане, тяжело дыша, и быстрыми стальными пальцами стаскивал с него одежду.
- Пусти! Гад! Ненавижу! Пусти! Гад! – он кричал это пока не ткнулся носом в жёсткие доски деревянного настила. Отец швырнул его, сжал в кулаке тонкие запястья и этим же кулаком уперся ему в поясницу, словно припечатав его заострённым столбом.
Иолай задёргался, пытаясь освободиться, и тут же вскрикнул от невыносимого режущего удара. Зажмурился, ожидая следующего удара и в тот же миг понял – кричать ни за что нельзя. Чтоб не потерять остатки гордости. И новую боль встретил молча.
Он закусил губу так, что почувствовал металлический привкус во рту. Боль накатывала багровыми сполохами, но он только сильнее зажмурился, уткнувшись лбом в нестроганые доски. Казалось, что Скоурус окончательно потерял контроль. Он немилосердно хлестал мальчишку, словно у него в руках был самый злейший его враг, а не собственный сын. Иолай сам не понимал, как может молча выносить эту боль. Но нельзя кричать, ни за что нельзя. Пусть попробует выжать из него хотя бы стон. Не дождётся! Багровые вспышки накатывали одна за другой, снова и снова.
«Ненавижу! Ненавижу тебя!», - твердил Иолай, - «Хоть бы сознание потерять», - подумал он, когда решил, что силы покинули его. И тогда внезапно всё кончилось.
Новой вспышки не последовало, зато сарай содрогнулся, когда Скоурус с грохотом захлопнул дверь.
Иолай несколько минут лежал неподвижно, ждал, пока боль хоть немного отпустит его. Потом осторожно поднялся на ноги, морщась, натянул штаны и тунику. Выругался сквозь зубы, когда увидел огромную прореху. Отец не церемонился, когда стаскивал с него рубашку. В нём клокотала злость. Он представил, как сейчас ворвётся в дом, плюнет в лицо Скоурусу и крикнет, что он всё равно его ненавидит, грянул о дверь ногой, чтоб вырваться и… Ничего. Дверь оказалась заперта. Иолай, как загнанный зверь развернулся вокруг своей оси, схватил первое, что под руку подвернулось и, что есть силы, запустил в двери. Бесполезно. Ящик гулко стукнул в ворота и отлетел к его ногам, больно чиркнув по лодыжке. Иолай плюнул в дверь красной слюной и снова размахнулся, но опустил руку.
Злость кончился. Он подумал, - «К чему это?». Даже если он вырвется сейчас, кинется на отца, выскажет ему всё, что о нём думает, всё закончится тем же самым, только ему будет в сто раз хуже, чем сейчас. Это если Скоурус не прибьёт его сгоряча. А что будет потом? Жить вместе с этим чудовищем, который по какой-то нелепой случайности называет себя его отцом? Иолай с тоской посмотрел на запертые двери. Ну почему у него нет в родственниках какого-нибудь бога? Будь у него такая сила, как у Герка, Скоурус ни за что не посмел бы поднять на него руку.
Он распрямился и гордо вскинул голову. Пускай у него нет силы полубога, но зато у него есть гордость. Он не останется здесь больше ни одной минуты.
Иолай неторопливо нашёл в сарае лопату с крепким черенком, так же неторопливо и крепко засунул её в скобу засова. Пусть теперь попробует войти! Потом, морщась от боли, забрался на полати, где сушилось сено, и пробрался к слуховому окошку. Напротив сарая рос огромный платан. Ещё летом он придумал забаву: к одной из толстых ветвей привязал верёвку и прыгал из окна сарая в развилку, а уже оттуда спускался по стволу. Сейчас он высунулся из окна, специальной рогатиной подтянул верёвку и снова поморщился. На улице снова шёл дождь. Верёвка разбухла и неприятно скользила в руках, но решение уже принято и отступать было некуда. Иолай поглубже вздохнул, выбрался на мокрую покатую крышу, ухватился за верёвку, оттолкнулся и, неловко упал в развилку. Он тихо застонал и выругался. Вспомнил, как всегда морщился Геракл, когда слышал, как он сквернословит и криво усмехнулся. Сейчас Геракла рядом с ним не было. Иолай приник к стволу и начал медленно спускаться. Мешала боль, мешал дождь, мешал мокрый ствол, словно смазанный жиром. До земли оставалось чуть больше метра, когда ноги сорвались, и Иолай, не удержавшись, шлёпнулся на землю, верней в жидкую грязь.
Он медленно поднялся, кое-как вытер грязные руки о рубашку (чище они не стали, потому что он растянулся на земле в полный рост и измазался по уши), потом подумал немного, воровато оглянулся и подбежал к лохани с водой. Лишь бы отец в этот момент не выглянул во дор и не увидел его.
А спустя ещё пару минут мокрый и грязный мальчишка бежал по улице. Только не долго. Потому что бежать было больно, больно было просто двигаться, но Иолай знал, что должен уйти подальше от дома, скрыться, чтоб никогда больше не видеть отца. В первую секунду он даже не сомневался, куда идти. Но чем дальше он шёл по улице, тем больше таяла его уверенность. Конечно, и Герк, и Алкмена встретят его как родного, примут, обогреют, посочувствуют… Иолай представил эти сочувственные взгляды, жалость и… презрение, которым обольёт его Ификл и содрогнулся. Нет, нельзя туда. Уж лучше под забором ночевать, а утром что-нибудь придумать. Он зацепился ногой за камень и едва не упал. Уже темнело. Скоро закроют ворота. Ворота… мысль зацепилась за это слово, и Иолай мгновенно понял, что надо делать. Он резко развернулся и как можно быстрее поковылял к Кренейским воротам.
Он успел до закрытия. Стражники проводили грязного оборвыша взглядом, но ничего не сказали. Мало ли бездомных оборвышей шляется по городу? Неужели они должны на каждого обращать внимание? Иолай услышал за спиной скрип и тяжёлый гулкий удар. Всё, до утра хода в город не было. Он прерывисто выдохнул, обнял себя за плечи и поплёлся прочь от города. Нудный дождь уныло молотил его по голове, по плечам. Он вымок до нитки, но ему было уже всё равно. Мир рухнул, что ему какой-то дождь? Как мог отец так поступить с ним? Ведь он же родной… Был когда-то… Иолай вытер мокрое лицо и не понял: слёзы это или дождь. Он шёл к реке, автоматически переставляя ноги. В голове роились беспорядочные мысли. Он даже на миг подумал, а не прекратить ли всё это разом – вот сейчас головой в омут, и нет никаких проблем. Но эта мысль скользнула по краешку сознания и пропала. Лишить себя жизни, только для того, чтоб убежать от проблем – слабость. А он не слабак! И сегодня он это доказал, и отцу, и, прежде всего, себе. Нет, он не будет опрометью бросаться в реку или лезть в петлю. Он поступит по-другому. В конце концов, у него есть родственники, здесь, в Беотии – тётя и дядя, и маленькая кузина Регина. В Аттике живут какие-то дальние родственники – седьмая вода на киселе. Но как к ним явиться? Ещё будешь обузой. Иолай брёл всё медленнее, едва переставляя ноги. Каждое движение причиняло немилосердную боль, в голове, словно в кузнице Гефеста, гулко ухал тяжёлый молот. С каждой секундой становилось всё темней. С мокрых кустов поминутно на несчастного мальчишку скатывались целые водопады. К тому же тропинка, по которой он пробирался, совершенно раскисла. Глина скользила под ногами, и Иолай каждую секунду рисковал поскользнуться и свернуть себе шею. Нет, сейчас он никуда не сможет уйти. Надо отдохнуть. Он огляделся и удовлетворённо кивнул. Совсем недалеко их с Гераклом излюбленное место рыбалки. Там и от дождя можно спрятаться.
Иолай приободрился и даже зашагал быстрее. К тому же ему в голову пришла отличная мысль: зачем искать каких-то дальних родственников в Аттике, или оказаться ярмом на шее у тёти и дяди в Феспии, когда у него есть дядя Флатус. Брат матери, старый холостяк, без семьи, без детей, он промышлял охотой и жил по его собственным словам припеваючи. Дядя Флатус обитал где-то в окрестностях Коринфа. Далековато, конечно, но, в конце концов, у Иолая есть ноги, чтоб идти, руки, чтоб найти пропитание, и голова, чтоб сообразить, как разыскать такого известного человека, как его дядя. Он вспомнил, как пару лет назад дядя приезжал к ним в гости. Они тогда ещё жили в Платеях, и отца вновь не было дома – он развлекался на очередной войнушке. Дядя, огромный, заросший волосами, в какой-то невообразимой хламиде ввалился к ним в дом, скинул с плеча лук, сгрёб в охапку его и мать и радостно пробасил, как же он рад повидать сестру и племянника. Он гостил у них около месяца, и за это время Иолай очень привязался к чудаковатому бобылю. Флатус даже несколько раз брал мальчишку с собой на охоту и пытался научить, как быть настоящим охотником. Правда, самым удачным трофеем Иолая оказались дядины штаны, которые мать постирала и повесила сушиться во дворе, а Иолай подумал, что они раскачиваются не от ветра, что это дикий кабан пробрался к ним во двор и спрятался в дядиных штанах. Он натянул лук, пустил стрелу и… насквозь пробил единственный и незаменимый предмет дядиного гардероба. Мать потом ругалась на него, когда штопала эти штаны, а дядя долго смеялся и называл Иолая великим охотником.
Вот к нему он и уйдёт. Дядя не прогонит его и оставит жить у себя. Иолай выучится у него и станет, в самом деле, великим охотником. Вот, только надо прежде отдохнуть и дождаться, чтоб боль хоть немного оставила его в покое.
Наконец, показалась знакомая поляна и старая прогнившая посудина на ней кверху дном. Иолай с облегчением выдохнул, забрался под лодку, там было хорошо – темно, сухо и теплее, чем снаружи. От реки несло сыростью, дождь стал совсем ледяным, и мальчишку уже мелко трясло от холода. Он лёг на живот, повозился, пытаясь устроиться поудобней, и закрыл глаза. На голой земле было жёстко и холодно, и больно. Но раз ничего лучшего сейчас не было, Иолай приказал себе забыть про боль, про неудобство, про голод, который внезапно ощутил, когда нашёл решение проблемы и немного успокоился. Сейчас ему нужно было отдохнуть, выспаться и набраться сил.
Только это легче было решить, чем сделать. Снова и снова обида, злость и боль затопляли его как горная река в половодье, и спасения от них не было никакого. И Иолай не знал, как можно их убрать, игнорировать, спрятать за шторки. Спокойствие не желало возвращаться в израненную душу. Ему вдруг показалось, что эта боль и чёрная пустота поселились там навсегда.
В Фивах, на другом конце города тоже никто не спал. В кухне горел свет, мать и старший сын вели тихую серьёзную беседу. А младший стоял под дверью и слушал. И сердце его болезненно сжималось.
- Мама, я решил уехать утром, – ровным голосом сказал Ификл.
- Это окончательное решение? – Алкмена с каким-то болезненным любопытством смотрела на сына. Она и не заметила, как быстро вырос её мальчик. Тёмные глаза пристально и серьёзно смотрят на мать, между бровей залегла глубокая складка. Ификл сейчас был очень похож на отца – её покойного мужа Амфитриона. Тот также хмурился, когда что-то решал для себя. Что-то важное, и поколебать его в этом решении уже никто не мог. – И куда ты едешь? – она постаралась скрыть дрожь в голосе, и это ей почти удалось. А может быть, и нет, потому что Ификл опустил голову и промолчал.
- Ификл?
- Я решил поехать в Афины, - не поднимая на мать глаз, тихо ответил Ификл.
Геракл стоял за дверью и переминался с ноги на ногу. Он уже улёгся в кровать, когда внезапная жажда заставила его пойти в кухню. Но, услышав тихие голоса, мальчик замер на пороге. Ни мама, ни брат не заметили его присутствия. Геракл знал, конечно, что поступает плохо. Подслушивать чужие разговоры, не предназначенные для твоих ушей нельзя, но ничто на свете не заставило бы его сейчас развернуться и уйти. Услышав, что брат решил оставить их и уехать, Геракл остолбенел. Совершенно противоречивые чувства поразили его, как молния: шок, недоверие, отчаяние и одновременно невольная радость и облегчение – теперь ему не нужно будет разрываться между другом и братом. Ификл не будет больше стоять между ним и Иолаем. Геракл вздрогнул и с отвращением сжал кулаки, - какие подлые мысли завелись в его голове! Он одинаково любит и брата, и друга. Они оба одинаково дороги ему. Герк переглотнул, и вдруг другая мысль поразила его: Ификл бросил Академию, потому что уже давным-давно решил уехать в Афины. Геракл в щёлку в дверях удивлённо воззрился на брата. Конечно, Афинский Гимнасий считался одним из лучших учебных заведений, но Академия Хирона ни в чём ему не уступала. А лично Геракл считал, что там гораздо лучше учиться. К тому же от Фив до Академии было гораздо ближе, чем до Афин. Да и у Афин порой бывали напряжённые отношения с Фивами. Конечно, до войны дело никогда не доходило, но и особой любви жители Беотии и Аттики друг к другу не питали.
- Почему? Чем тебя не устроила Академия Хирона? Ты покинул её, так и не объяснив причины своего поступка. Почему тогда ты не желаешь закончиться палестру здесь, в Фивах? – Алкмена впилась в сына взглядом.
Ификл только ниже опустил голову.
Алкмена поднялась из-за стола, обняла сына за плечи и заглянула ему в глаза:
- Сынок, что произошло? Поверь, я не осуждаю тебя и не собираюсь оспаривать твоё решение, - мягко проговорила она. – Я просто хочу понять, что же всё-таки случилось. Ты вернулся из Академии сам не свой.
- Это из-за Геракла, – ещё тише прошептал Ификл.
- Из-за Геракла? Чем же тебе не угодил младший брат? – она отстранилась.
Ификл вскинул на мать глаза, сморщился и выдохнул с тихим отчаянием:
- Пойми, мама, я больше так не могу. Все вокруг твердят, что он сын Зевса, что он лучший, что из него вырастет настоящий герой, с которым никто не сможет тягаться. Все вокруг только и говорят: Геракл то, Геракл это, ах, какой славный мальчик Геракл, какой у него потенциал… Это началось ещё в Академии, после того письма, помнишь? Ты написала, что Алкид попал в переделку. Вроде как на него напали какие-то змеи, насланные богами, и его спас сам Зевс, а потом сказал, что на самом деле Алкид – его сын, любимый, которого он даже оградил специальной защитой… Тогда я обрадовался. Ещё бы! Я думал, что мой брат безродный бастард, а оказалось – его отец Царь богов. Я гордился этим и всем рассказывал, вот, знаете какой у меня брат. А потом… это стало невыносимо, мама. Понимаешь, они все, словно с ума спятили. Все эти кадеты в Академии, учителя, даже повар и конюх требовали, чтобы я им снова и снова рассказывал про своего брата. Восхищались им, превозносили его до небес, пророчили ему великое будущее…
- А ты для них как будто стал невидимкой? – тихонько спросила Алкмена.
- Да! Именно, невидимкой. Я словно потерялся в его тени. А ведь Геракл ничего ещё не сделал. Абсолютно ни-че-го. Я-то знаю, что он всего лишь маленький трус, который боится темноты, боится грома, даже несмотря на то, что его отец Зевс…
- Ты тоже раньше боялся темноты и прятался от грозы, так же как Геракл.
- Мама! Понимаешь, он – никто! А все уже сейчас носятся с ним, как будто он сам какой-нибудь бог. Я думал, что уеду из Академии, и здесь дома, будет всё по-прежнему. Так ведь нет. В палестре все только и говорят о нём – самородок, бриллиант, показывает такие выдающиеся результаты… А этот его дружок, Иолай! Ведь он же готов кому угодно глотку за Алкида перегрызть.
- Они друзья, - Алкмена попыталась обнять сына, но тот резко отстранился.
- Мама! Мне надоело, что меня все и всегда сравнивают с Гераклом, и говорят, что я хуже…
- Что ты, Ификл! Ты не хуже. Просто Гераклу изначально дано больше: твой отец, которого я очень сильно любила, и до сих пор люблю, он смертный, а его отец - бог.
- Вот именно! – Ификл сверкнул глазами. – Именно! Почему ты меня не могла родить от какого-нибудь бога?
- Ификл, это смешно, - Алкмена сдвинула брови.
- Конечно, тебе смешно, - он горько рассмеялся. – А мне совсем не смешно. И я больше не хочу, чтобы меня сравнивали с младшим братом. В Афинах никто не знает ни Геракла, ни меня. Никто не будет говорить, что я хуже, никто больше не посмеет смеяться надо мной. Я всё решил, мама.
Геракл закусил губу, развернулся и неслышно прокрался в свою комнату. Он упал на кровать, зарылся головой в подушку и сильно-сильно зажмурился.
…Он слышал, как пришёл Ификл, бухнулся в постель и отвернулся к стене. Но Геракл притворился, что спит. Не хватало ещё, чтобы брат узнал, что он слышал их с мамой разговор. Ни за что на свете он не признается в этом.
Назавтра Геракл не пошёл в музическую школу. Ификл собирался всё утро, мама с младшим братом усиленно помогали ему. Каждый из троих притворялся, что вчера ничего не произошло, и Ификл на самом деле давным-давно уже собирался покинуть дом. Геракл – потому что ему и знать ничего было не положено, Ификл – потому что ему было очень стыдно перед матерью, горько и обидно, Алкмена же пыталась сохранить хотя бы видимость мира в собственной семье. Она ещё успеет и потосковать о потерянном старшем сыне, и придумать, как его вернуть. Пока же хотя бы Геракл не должен ничего заподозрить. Не хватало ещё, чтобы он начал казнить себя из-за того, что Ификл так сильно ему завидует и обижается на судьбу.
- Сынок, будь осторожен. И не забывай почаще писать, - сказала она, поцеловав на прощанье старшего сына.
Ификл обнял мать, потрепал по плечу младшего брата и вышел за ворота. Он даже не оглянулся и не махнул на прощанье рукой. Настоящая жизнь ждала его за порогом родного дома, именно там он сможет завоевать своё собственное имя. И люди будут с гордостью говорить об Ификле, сыне Амфитриона. Подросток вдохнул полной грудью встречный ветер, расправил плечи и отправился навстречу своей судьбе.
- Ну, вот мы и остались с тобой вдвоём, Геракл, - Алкмена грустно улыбнулась
- Мама, обещаю, я никогда-никогда не оставлю тебя! – порывисто воскликнул мальчик.
Мать обняла его и легонько подтолкнула к дому.
Геракл мчался по улице как угорелый. Он опаздывал в палестру, и гадал, что скажет ему Иолай. А ещё он думал о том, что теперь сделает Тересий. Тоже отходит его палкой за прогул, как Иолая? Геракл до этого никогда не пропускал школу. Зато теперь можно будет заявить на ехидные шуточки друга, что он тоже не такой правильный зубрила, как думает Иолай.
Геракл ворвался в ворота палестры, когда Немес уже начал занятие. Он поискал глазами Иолая и не нашёл его. Его друг снова прогуливал школу? Но, почему? Вчера они расстались, как ни в чём, ни бывало… Вчера? Неужели это было только вчера.
- Геракл, - внезапно раздавшийся над ухом голос наставника Эмонея заставил Геракла подпрыгнуть. – Ты опоздал. А где твой друг?
- Я… я думал, что он уже здесь, - растерянно пролепетал мальчик.
- То есть ты не видел его сегодня?
- Нет. Мы не встречались. И если он не пришёл, я думаю… возможно, он болен.
- Вчера он был совершенно здоров.
- Я, правда, не знаю, что с Иолаем. После занятий я обязательно схожу к нему домой и узнаю, что случилось.
- Весьма похвально. А теперь иди, занимайся.
В этот день у Геракла ничего не получалось. Копьё падало у самых ног, стрелы летели куда угодно, только не в мишень, пущенный его рукой диск едва не угодил в голову инструктору. Он никак не мог сосредоточиться на учёбе, и думал только об Иолае. И чем больше он думал, тем тревожнее ему становилось. Геракл едва сумел дождаться конца учёбы и опрометью кинулся на улицу.
Он никогда не был дома у Иолая, но знал, где тот живёт. Почему-то его друг стеснялся приглашать его в гости и всегда очень неохотно рассказывал о домашних делах.
Вот и его дом. Во дворе Геракл увидел высокого сурового человека, который запрягал лошадь. Он был одет в обычную одежду горожанина, но Геракл понял, что это полководец Скоурус – отец Иолая.
- Здравствуйте! – выдохнул Герк, подбежав к полководцу.
Тот с ног до головы смерил взглядом запыхавшегося раскрасневшегося мальчишку и кивнул в ответ:
- Здравствуй.
Геракл невольно поёжился под этим жёстким взглядом.
- Простите, пожалуйста, вы не могли бы мне сказать, где Иолай? – как можно вежливее поинтересовался мальчик.
- А сам-то ты кто такой? – угрюмо спросил Скоурус.
- Меня зовут Геракл, и я его друг.
- Вот как? Геракл, значит. Ну-ну.
Геракл вдруг почувствовал себя букашкой, которую с любопытством рассматривает ворон, перед тем, как её съесть.
- И зачем тебе понадобился Иолай?
- Он… - начал было Герк, и вдруг осёкся. Он вспомнил, как Иолай боялся, что отец узнает о его прогулах и прикусил язык.
- Так что, он? Почему ты замолчал? – Скоурус говорил почти ласково.
Геркал покраснел как рак и выдавил:
- Я… не видел его сегодня, и хотел спросить его, что задали в школе.
- Ты разве ты сам там не был?
- Нет. Мой брат сегодня уехал, и мы с мамой его провожали. Вот я и подумал, что Иолай мне скажет, о чём сегодня рассказывал учитель, и что нужно выучить на завтра.
Скоурус кивнул, удовлетворившись ответом и сказал:
- Его сейчас нет дома. Ступай. И запомни: прогуливать школу нельзя. Неуч ничего в жизни не достигнет, только погрязнет в нищете, и всегда будет прислуживать более сильному и умному человеку. Сразу видно, что у тебя нет отца, а мать не учит тебя очевидным вещам.
Геракл вспыхнул, хотел, было, крикнуть, что у него есть отец, а мама самая лучшая на свете и учит его именно тому, чему нужно, но сдержался. Он не будет спорить с этим человеком, не сейчас. Сейчас Скоурус даже слушать его не будет, но придёт время, и Геракл всем докажет, и Скоурусу, и даже Зевсу, что его мама лучше всех, и воспитала его так, как надо. Он только стиснул зубы и пожал плечами. Потом всё-таки сказал:
- До свидания, - развернулся и кинулся прочь.
Иолая нет дома. Где же он может быть? Возможно на рынке? Если только Скоурус не обманул его, и на самом деле Иолай просто-напросто не заперт где-нибудь собственным отцом. А может быть, он сам спрятался от отца? Он говорил, что обычно, когда его отец приезжает домой, Иолай старается видеться с ним как можно реже. Только вот где он может быть в таком случае?
Геракл размышлял над этим важным вопросом, когда едва не налетел на Эритею. Молодая женщина возвращалась с рынка с покупками в одной руке и ребёнком в другой. И лицо у неё было совершенно несчастное.
- Здравствуй, Геракл.
- Ой, здравствуйте.
- Ты не знаешь?..
- Вы не видели?..
Выдохнули они одновременно:
- Иолая…
- Ой, я думал, вы мне скажете, где он, - внезапный страх пронзил Геракла. – Иолай не пришёл сегодня школу, и я подумал…
- Он пропал. – Эритея вдруг всхлипнула и утёрла глаза. Девочка у неё на руках захныкала, и мать принялась укачивать ребёнка.
- Как пропал? – слабым голосом спросил Герк.
Воображение услужливо нарисовало страшную картину: змеи, посланные Аресом, и его друг, который бьётся в их тисках.
- Он убежал из дома, и со вчерашнего вечера я ничего о нём не знаю. Я думала, может быть, он где-то в городе, и обыскала все известные мне места, где он мог бы прятаться. Его нигде нет. Я расспрашивала всех знакомых и незнакомых, никто его не видел. Я думала, может быть, ты что-нибудь знаешь, ты же его друг…
- Я… я найду его. Обещаю! - горячо воскликнул мальчик, - во всяком случае, постараюсь его найти.
- Постарайся, пожалуйста, Геракл, - Эритея снова всхлипнула, обняла покрепче дочку и опрометью бросилась домой.
А Геракл остался стоять посреди улицы. Он целую минуту торчал столбом посредине дороги. Потом, словно очнувшись, припустил бегом. Иолай почему-то сбежал из дома, и если его нет в городе, значит, он уже где-то далеко.
А может быть, он не сбежал? Может быть, он просто пошёл на рыбалку? Например, чтобы не встречаться с отцом, пока тот дома. Конечно, скорей всего так и есть. Ободрённый этой мыслью, Геракл ещё быстрее припустил к Кренейским воротам. Их тайное место от тех ворот было совсем недалеко.
Он затормозил на берегу, огляделся, и понял, что друга здесь нет. И не было уже давно. Кругом пустота – ни на берегу, ни под старой лодкой, ни в окрестных кустах никого нет. Удочки спрятаны там же, где они обычно их оставляли.
- Иолай! Иолай, где ты? – на всякий случай, Геракл ещё раз обыскал всё вокруг и громко позвал друга.
Тишина и пустота в ответ.
Теперь уже не просто тревога – паника затопила маленького полубога. Где Иолай? Куда он мог исчезнуть? Где его искать?
Геракл сжался в комок, обхватил голову руками и потерянно пробормотал:
- Иолай, ну где же ты?! Я не знаю, что делать…
Он сидел на берегу и думал, думал, думал… И страх за друга стискивал его холодными клещами. Совершенно необъяснимый, непонятный страх.
Часть 2
Молнии
В Беотию пришла весна, и всё вокруг приветствовало зеленоволосую деву буйным цветение и ростом. Река Исмен разлилась в настоящее озеро, затопив окрестные пастбища и луга. Зеленели холмы, тянувшиеся от гор и Геликона почти до самых Семивратных Фив. Всюду, куда ни кинь глаз, пестрели цветы. Солнце брызгало яркими лучами с умытого неба.
Только на душе у Геракла по-прежнему царила зима. Ификл категорически не выносил Иолая, и причины этой ненависти Геракл найти никак не мог. В конце концов, Иолай стал питать такую же «искреннюю любовь» к его брату, а Герк оказался посредине, как между двух огней.
читать дальшеСрок их с Иолаем наказания в палестре подходил к концу. Сегодня они последний раз остались после занятий в школьной конюшне.
- Герк, слушай, я всё-таки не пойму, с чего это Ификл так взъелся на меня? – Иолай подскрёб кучку навоза и отряхнул руки.
- Я не знаю, - Геракл подавил вздох. – Правда, Иолай, я не понимаю, что такое с Ифом. До того, как он уехал в Академию, ему вообще до меня дела не было. Он дружил со своими друзьями, а я… ни с кем…
- Может, он завидует тебе? – усмехнулся Иолай.
- Ну, ты скажешь тоже! С какой стати ему мне завидовать? Мы же братья. И потом, к нему, например, даже соседи всегда относились лучше, чем ко мне, - Геракл воззрился на друга с нескрываемым удивлением.
Тот лишь плечами пожал.
- Жалко, что ты больше к нам не приходишь, - очень тихо пробормотал Геракл.
- Зато я теперь маме чаще по дому помогаю, - Иолай невесело хмыкнул.
Они виделись в школе каждый день, но всё равно это не то же самое. Конечно, им никто не запрещал встречаться и гулять, но Иолай теперь не мог запросто прибежать к ним домой, хотя Алкмена несколько раз интересовалась у Геракла, почему Иолай больше не приходит к ним в гости. И Герку приходилось каждый раз придумывать какое-нибудь объяснение, ведь не станешь же говорить, что Иолай и Ификл в ссоре и даже разговаривают друг с другом сквозь зубы. Герку ещё хуже было от того, что и с Ификлом он не мог как следует подружиться. Старший брат по-прежнему считал его малышом и не воспринимал всерьёз, но если Геракл собирался куда-нибудь играть с Иолаем, тут же придумывал разные причины, чтобы младший занимался с ним, Ификлом. В конце концов, Геракл так извёлся, что не знал, как дальше быть.
- Знаешь, теперь я, кажется, тебя понимаю, - не поднимая головы, прошептал Геракл.
- В чём? – Иолай удивлённо вскинул глаза.
- Ну, вот когда ты говорил, что рад, что отец так редко живёт вместе с вами.
- Разве Зевс тебя чем-нибудь обидел?
- Не Зевс. Ификл.
Иолай опешил, кашлянул и, наконец, выговорил:
- Герк, ты что? Он твой брат. Может быть, у него что-нибудь случилось? Может быть, тебе поговорить с ним, а?
- Я пробовал, - ещё тише прошептал Геракл.
- И что?
- Я не знаю, что. – Мальчик снова вздохнул и очень серьёзно сказал. – Надо нам как-то себя перебарывать.
- Не переживай так. Знаешь, я придумал, давай завтра вместе с твоим братом потолкуем, может быть, что-нибудь и решится.
Они, как всегда, в последнее время, расстались на пороге палестры, махнув друг другу на прощанье, и каждый из мальчишек побежал к себе домой.
Иолай подходил к дому, когда сердце вдруг ёкнуло. У коновязи он увидел лошадь отца. Ноги внезапно стали ватными. Мальчик медленно подошёл к Леэну, погладил его по холке и, набрав в грудь побольше воздуха, сделал несколько шагов и переступил порог дома.
Скоурус в серой домашней тунике, сгорбившись, сидел за столом и ужинал. Иолай несколько секунд зачарованно смотрел, как медленно ходят под кожей желваки, как мерно опускается и поднимается ложка. Внезапно отец поднял голову и в упор посмотрел на него. Мальчик моргнул, словно очнувшись, выдохнул:
- Здравствуй, папа.
- Подойди, - уронил отец.
Иолай сделал два несмелых шажка.
- Ну, рассказывай.
- О чём? – сердце отчаянно колотилось. Он краем глаза увидел как мать, зажав ладонью рот, кинулась к люльке, вытащила малышку и, прижав ребёнка к груди, поспешно выскочила из комнаты.
- Ну, хотя бы о том, почему ты так поздно явился домой? – Скоурус закинул ногу на ногу и сощурился.
- Я… мы с Гераклом задержались в палестре.
Иолай замялся и исподлобья глянул на отца. Скоурус барабанил пальцами по столу:
- Дальше, дальше. Почему задержались, почему с этим выродком, когда я ещё в прошлый приезд запретил тебе с ним водить дружбу? Я приказывал и близко не подходить к дому шлюхи – Алкмены. Как ты посмел ослушаться меня? Как посмел прогуливать занятия и бросать на ветер деньги, которые я за тебя заплатил? Что я из тебя каждое слово должен клещами вытягивать?! – он уже не говорил – кричал, вскочив из-за стола.
Иолай вздрогнул и съёжился. Он испуганно таращился на отца и не мог вымолвить ни слова – в горле пересохло, и язык отказывался служить. Он только часто моргал и теребил подол рубашки.
- Отвечай! – отец грохнул кулаком по столу так, что деревянная миска подскочила и жалобно стукнула о столешницу.
- Я… я…
- Что ты мямлишь, как раб какой-нибудь?! Отвечай чётко и ясно на поставленные вопросы. - Скоурус презрительно скривился.
Иолай прерывисто выдохнул, поморгал, чтоб смахнуть предательскую влагу с ресниц и зазвеневшим голосом отчеканил:
- Я задержался в палестре, потому что отрабатывал наказание, которое наложил на нас с Гераклом наставник Эмоней. Сегодня был последний день. Мы были с Гераклом вдвоём, потому что Эмоней наказал нас обоих и… - он покусал губы.
- Я слушаю, – снова мрачно потребовал отец.
- И… я считаю, что ты не имеешь права называть Геракла выродком и дурно отзываться о его матери! Ты должен пойти и извиниться перед ними.
- Ты рехнулся, мальчик? – очень тихо прошипел Скоурус.
- Нет! Наоборот, я в своём уме, а вот ты, похоже, совершенно не соображаешь что говоришь.
- Что-о-о? – Скоурус даже опешил.
- То, что слышал! – крикнул Иолай. Страх внезапно улетучился, осталась только одна дикая, неукротимая ярость. – Ты думаешь, что всегда и во всём прав? Что никто не смеет тебе перечить? Что тебя все боятся: твои солдаты, мать, я? А мне надоело, слышишь, надоело бояться. Ты больше не заставишь меня. И ты не смеешь говорить гадости об Алкмене и Геракле. Ты совершенно ничего не знаешь о них. Алкмена – самая лучшая мать на свете, а Геракл – сын Зевса. И из Зевса отец получился гораздо лучше, чем из тебя, понял? Во всяком случае, он не твердит на каждом углу, что занимается воспитанием сына и не заставляет Герка бояться себя.
Резкая синь из-под ресниц обожгла Скоуруса. Они стояли друг против друга: вытянувшийся в струнку мальчишка, растрёпанный, с багровыми пятнами на щеках, и злыми слезами в голосе и полководец, застывший в нелепой позе, тяжело опираясь на стол, бледный, до такой степени, что на скулах выступили чёрные точки (в одной из войн Скоуруса опалило диким огнём). Побелевшие бешеные глаза, не мигая, гипнотизировали сына.
- И ещё, знаешь, мне дела нет до того, что тебя когда-то бросили в детстве и воспитали чужие люди, потому что ты сам для меня чужой! Я. Тебя. Ненавижу! – выкрикнул Иолай и вдруг осёкся.
Он хотел крикнуть, - «Папа, прости!», - но слова застряли в горле. Обида и злость на отца тут же вернулись. Иолай в упор смотрел на Скоуруса. А тот стоял теперь прямой как палка, со сжатыми в тонкую нитку губами и мерил сына медленным взглядом. И зрачки у него были не чёрные, а багрово-красные. И продолжалось это бесконечно долго.
- Та-ак, - наконец, медленно протянул Скоурус, и в этих красных зрачках мелькнула радость.
Он сделал два быстрых шага, ухватил сына за шкирку, поднял, сжал под мышкой и выскочил за порог.
Иолай очнулся только когда услышал, как с гулким стуком захлопнулись двери сарая. Силы вернулись к мальчишке. Он отчаянно забился в руках отца, молотя его руками и ногами, и закричал:
- Пусти! Не смей! Гад! Ненавижу тебя! Пусти!
Отец стискивал его как в капкане, тяжело дыша, и быстрыми стальными пальцами стаскивал с него одежду.
- Пусти! Гад! Ненавижу! Пусти! Гад! – он кричал это пока не ткнулся носом в жёсткие доски деревянного настила. Отец швырнул его, сжал в кулаке тонкие запястья и этим же кулаком уперся ему в поясницу, словно припечатав его заострённым столбом.
Иолай задёргался, пытаясь освободиться, и тут же вскрикнул от невыносимого режущего удара. Зажмурился, ожидая следующего удара и в тот же миг понял – кричать ни за что нельзя. Чтоб не потерять остатки гордости. И новую боль встретил молча.
Он закусил губу так, что почувствовал металлический привкус во рту. Боль накатывала багровыми сполохами, но он только сильнее зажмурился, уткнувшись лбом в нестроганые доски. Казалось, что Скоурус окончательно потерял контроль. Он немилосердно хлестал мальчишку, словно у него в руках был самый злейший его враг, а не собственный сын. Иолай сам не понимал, как может молча выносить эту боль. Но нельзя кричать, ни за что нельзя. Пусть попробует выжать из него хотя бы стон. Не дождётся! Багровые вспышки накатывали одна за другой, снова и снова.
«Ненавижу! Ненавижу тебя!», - твердил Иолай, - «Хоть бы сознание потерять», - подумал он, когда решил, что силы покинули его. И тогда внезапно всё кончилось.
Новой вспышки не последовало, зато сарай содрогнулся, когда Скоурус с грохотом захлопнул дверь.
Иолай несколько минут лежал неподвижно, ждал, пока боль хоть немного отпустит его. Потом осторожно поднялся на ноги, морщась, натянул штаны и тунику. Выругался сквозь зубы, когда увидел огромную прореху. Отец не церемонился, когда стаскивал с него рубашку. В нём клокотала злость. Он представил, как сейчас ворвётся в дом, плюнет в лицо Скоурусу и крикнет, что он всё равно его ненавидит, грянул о дверь ногой, чтоб вырваться и… Ничего. Дверь оказалась заперта. Иолай, как загнанный зверь развернулся вокруг своей оси, схватил первое, что под руку подвернулось и, что есть силы, запустил в двери. Бесполезно. Ящик гулко стукнул в ворота и отлетел к его ногам, больно чиркнув по лодыжке. Иолай плюнул в дверь красной слюной и снова размахнулся, но опустил руку.
Злость кончился. Он подумал, - «К чему это?». Даже если он вырвется сейчас, кинется на отца, выскажет ему всё, что о нём думает, всё закончится тем же самым, только ему будет в сто раз хуже, чем сейчас. Это если Скоурус не прибьёт его сгоряча. А что будет потом? Жить вместе с этим чудовищем, который по какой-то нелепой случайности называет себя его отцом? Иолай с тоской посмотрел на запертые двери. Ну почему у него нет в родственниках какого-нибудь бога? Будь у него такая сила, как у Герка, Скоурус ни за что не посмел бы поднять на него руку.
Он распрямился и гордо вскинул голову. Пускай у него нет силы полубога, но зато у него есть гордость. Он не останется здесь больше ни одной минуты.
Иолай неторопливо нашёл в сарае лопату с крепким черенком, так же неторопливо и крепко засунул её в скобу засова. Пусть теперь попробует войти! Потом, морщась от боли, забрался на полати, где сушилось сено, и пробрался к слуховому окошку. Напротив сарая рос огромный платан. Ещё летом он придумал забаву: к одной из толстых ветвей привязал верёвку и прыгал из окна сарая в развилку, а уже оттуда спускался по стволу. Сейчас он высунулся из окна, специальной рогатиной подтянул верёвку и снова поморщился. На улице снова шёл дождь. Верёвка разбухла и неприятно скользила в руках, но решение уже принято и отступать было некуда. Иолай поглубже вздохнул, выбрался на мокрую покатую крышу, ухватился за верёвку, оттолкнулся и, неловко упал в развилку. Он тихо застонал и выругался. Вспомнил, как всегда морщился Геракл, когда слышал, как он сквернословит и криво усмехнулся. Сейчас Геракла рядом с ним не было. Иолай приник к стволу и начал медленно спускаться. Мешала боль, мешал дождь, мешал мокрый ствол, словно смазанный жиром. До земли оставалось чуть больше метра, когда ноги сорвались, и Иолай, не удержавшись, шлёпнулся на землю, верней в жидкую грязь.
Он медленно поднялся, кое-как вытер грязные руки о рубашку (чище они не стали, потому что он растянулся на земле в полный рост и измазался по уши), потом подумал немного, воровато оглянулся и подбежал к лохани с водой. Лишь бы отец в этот момент не выглянул во дор и не увидел его.
А спустя ещё пару минут мокрый и грязный мальчишка бежал по улице. Только не долго. Потому что бежать было больно, больно было просто двигаться, но Иолай знал, что должен уйти подальше от дома, скрыться, чтоб никогда больше не видеть отца. В первую секунду он даже не сомневался, куда идти. Но чем дальше он шёл по улице, тем больше таяла его уверенность. Конечно, и Герк, и Алкмена встретят его как родного, примут, обогреют, посочувствуют… Иолай представил эти сочувственные взгляды, жалость и… презрение, которым обольёт его Ификл и содрогнулся. Нет, нельзя туда. Уж лучше под забором ночевать, а утром что-нибудь придумать. Он зацепился ногой за камень и едва не упал. Уже темнело. Скоро закроют ворота. Ворота… мысль зацепилась за это слово, и Иолай мгновенно понял, что надо делать. Он резко развернулся и как можно быстрее поковылял к Кренейским воротам.
Он успел до закрытия. Стражники проводили грязного оборвыша взглядом, но ничего не сказали. Мало ли бездомных оборвышей шляется по городу? Неужели они должны на каждого обращать внимание? Иолай услышал за спиной скрип и тяжёлый гулкий удар. Всё, до утра хода в город не было. Он прерывисто выдохнул, обнял себя за плечи и поплёлся прочь от города. Нудный дождь уныло молотил его по голове, по плечам. Он вымок до нитки, но ему было уже всё равно. Мир рухнул, что ему какой-то дождь? Как мог отец так поступить с ним? Ведь он же родной… Был когда-то… Иолай вытер мокрое лицо и не понял: слёзы это или дождь. Он шёл к реке, автоматически переставляя ноги. В голове роились беспорядочные мысли. Он даже на миг подумал, а не прекратить ли всё это разом – вот сейчас головой в омут, и нет никаких проблем. Но эта мысль скользнула по краешку сознания и пропала. Лишить себя жизни, только для того, чтоб убежать от проблем – слабость. А он не слабак! И сегодня он это доказал, и отцу, и, прежде всего, себе. Нет, он не будет опрометью бросаться в реку или лезть в петлю. Он поступит по-другому. В конце концов, у него есть родственники, здесь, в Беотии – тётя и дядя, и маленькая кузина Регина. В Аттике живут какие-то дальние родственники – седьмая вода на киселе. Но как к ним явиться? Ещё будешь обузой. Иолай брёл всё медленнее, едва переставляя ноги. Каждое движение причиняло немилосердную боль, в голове, словно в кузнице Гефеста, гулко ухал тяжёлый молот. С каждой секундой становилось всё темней. С мокрых кустов поминутно на несчастного мальчишку скатывались целые водопады. К тому же тропинка, по которой он пробирался, совершенно раскисла. Глина скользила под ногами, и Иолай каждую секунду рисковал поскользнуться и свернуть себе шею. Нет, сейчас он никуда не сможет уйти. Надо отдохнуть. Он огляделся и удовлетворённо кивнул. Совсем недалеко их с Гераклом излюбленное место рыбалки. Там и от дождя можно спрятаться.
Иолай приободрился и даже зашагал быстрее. К тому же ему в голову пришла отличная мысль: зачем искать каких-то дальних родственников в Аттике, или оказаться ярмом на шее у тёти и дяди в Феспии, когда у него есть дядя Флатус. Брат матери, старый холостяк, без семьи, без детей, он промышлял охотой и жил по его собственным словам припеваючи. Дядя Флатус обитал где-то в окрестностях Коринфа. Далековато, конечно, но, в конце концов, у Иолая есть ноги, чтоб идти, руки, чтоб найти пропитание, и голова, чтоб сообразить, как разыскать такого известного человека, как его дядя. Он вспомнил, как пару лет назад дядя приезжал к ним в гости. Они тогда ещё жили в Платеях, и отца вновь не было дома – он развлекался на очередной войнушке. Дядя, огромный, заросший волосами, в какой-то невообразимой хламиде ввалился к ним в дом, скинул с плеча лук, сгрёб в охапку его и мать и радостно пробасил, как же он рад повидать сестру и племянника. Он гостил у них около месяца, и за это время Иолай очень привязался к чудаковатому бобылю. Флатус даже несколько раз брал мальчишку с собой на охоту и пытался научить, как быть настоящим охотником. Правда, самым удачным трофеем Иолая оказались дядины штаны, которые мать постирала и повесила сушиться во дворе, а Иолай подумал, что они раскачиваются не от ветра, что это дикий кабан пробрался к ним во двор и спрятался в дядиных штанах. Он натянул лук, пустил стрелу и… насквозь пробил единственный и незаменимый предмет дядиного гардероба. Мать потом ругалась на него, когда штопала эти штаны, а дядя долго смеялся и называл Иолая великим охотником.
Вот к нему он и уйдёт. Дядя не прогонит его и оставит жить у себя. Иолай выучится у него и станет, в самом деле, великим охотником. Вот, только надо прежде отдохнуть и дождаться, чтоб боль хоть немного оставила его в покое.
Наконец, показалась знакомая поляна и старая прогнившая посудина на ней кверху дном. Иолай с облегчением выдохнул, забрался под лодку, там было хорошо – темно, сухо и теплее, чем снаружи. От реки несло сыростью, дождь стал совсем ледяным, и мальчишку уже мелко трясло от холода. Он лёг на живот, повозился, пытаясь устроиться поудобней, и закрыл глаза. На голой земле было жёстко и холодно, и больно. Но раз ничего лучшего сейчас не было, Иолай приказал себе забыть про боль, про неудобство, про голод, который внезапно ощутил, когда нашёл решение проблемы и немного успокоился. Сейчас ему нужно было отдохнуть, выспаться и набраться сил.
Только это легче было решить, чем сделать. Снова и снова обида, злость и боль затопляли его как горная река в половодье, и спасения от них не было никакого. И Иолай не знал, как можно их убрать, игнорировать, спрятать за шторки. Спокойствие не желало возвращаться в израненную душу. Ему вдруг показалось, что эта боль и чёрная пустота поселились там навсегда.
В Фивах, на другом конце города тоже никто не спал. В кухне горел свет, мать и старший сын вели тихую серьёзную беседу. А младший стоял под дверью и слушал. И сердце его болезненно сжималось.
- Мама, я решил уехать утром, – ровным голосом сказал Ификл.
- Это окончательное решение? – Алкмена с каким-то болезненным любопытством смотрела на сына. Она и не заметила, как быстро вырос её мальчик. Тёмные глаза пристально и серьёзно смотрят на мать, между бровей залегла глубокая складка. Ификл сейчас был очень похож на отца – её покойного мужа Амфитриона. Тот также хмурился, когда что-то решал для себя. Что-то важное, и поколебать его в этом решении уже никто не мог. – И куда ты едешь? – она постаралась скрыть дрожь в голосе, и это ей почти удалось. А может быть, и нет, потому что Ификл опустил голову и промолчал.
- Ификл?
- Я решил поехать в Афины, - не поднимая на мать глаз, тихо ответил Ификл.
Геракл стоял за дверью и переминался с ноги на ногу. Он уже улёгся в кровать, когда внезапная жажда заставила его пойти в кухню. Но, услышав тихие голоса, мальчик замер на пороге. Ни мама, ни брат не заметили его присутствия. Геракл знал, конечно, что поступает плохо. Подслушивать чужие разговоры, не предназначенные для твоих ушей нельзя, но ничто на свете не заставило бы его сейчас развернуться и уйти. Услышав, что брат решил оставить их и уехать, Геракл остолбенел. Совершенно противоречивые чувства поразили его, как молния: шок, недоверие, отчаяние и одновременно невольная радость и облегчение – теперь ему не нужно будет разрываться между другом и братом. Ификл не будет больше стоять между ним и Иолаем. Геракл вздрогнул и с отвращением сжал кулаки, - какие подлые мысли завелись в его голове! Он одинаково любит и брата, и друга. Они оба одинаково дороги ему. Герк переглотнул, и вдруг другая мысль поразила его: Ификл бросил Академию, потому что уже давным-давно решил уехать в Афины. Геракл в щёлку в дверях удивлённо воззрился на брата. Конечно, Афинский Гимнасий считался одним из лучших учебных заведений, но Академия Хирона ни в чём ему не уступала. А лично Геракл считал, что там гораздо лучше учиться. К тому же от Фив до Академии было гораздо ближе, чем до Афин. Да и у Афин порой бывали напряжённые отношения с Фивами. Конечно, до войны дело никогда не доходило, но и особой любви жители Беотии и Аттики друг к другу не питали.
- Почему? Чем тебя не устроила Академия Хирона? Ты покинул её, так и не объяснив причины своего поступка. Почему тогда ты не желаешь закончиться палестру здесь, в Фивах? – Алкмена впилась в сына взглядом.
Ификл только ниже опустил голову.
Алкмена поднялась из-за стола, обняла сына за плечи и заглянула ему в глаза:
- Сынок, что произошло? Поверь, я не осуждаю тебя и не собираюсь оспаривать твоё решение, - мягко проговорила она. – Я просто хочу понять, что же всё-таки случилось. Ты вернулся из Академии сам не свой.
- Это из-за Геракла, – ещё тише прошептал Ификл.
- Из-за Геракла? Чем же тебе не угодил младший брат? – она отстранилась.
Ификл вскинул на мать глаза, сморщился и выдохнул с тихим отчаянием:
- Пойми, мама, я больше так не могу. Все вокруг твердят, что он сын Зевса, что он лучший, что из него вырастет настоящий герой, с которым никто не сможет тягаться. Все вокруг только и говорят: Геракл то, Геракл это, ах, какой славный мальчик Геракл, какой у него потенциал… Это началось ещё в Академии, после того письма, помнишь? Ты написала, что Алкид попал в переделку. Вроде как на него напали какие-то змеи, насланные богами, и его спас сам Зевс, а потом сказал, что на самом деле Алкид – его сын, любимый, которого он даже оградил специальной защитой… Тогда я обрадовался. Ещё бы! Я думал, что мой брат безродный бастард, а оказалось – его отец Царь богов. Я гордился этим и всем рассказывал, вот, знаете какой у меня брат. А потом… это стало невыносимо, мама. Понимаешь, они все, словно с ума спятили. Все эти кадеты в Академии, учителя, даже повар и конюх требовали, чтобы я им снова и снова рассказывал про своего брата. Восхищались им, превозносили его до небес, пророчили ему великое будущее…
- А ты для них как будто стал невидимкой? – тихонько спросила Алкмена.
- Да! Именно, невидимкой. Я словно потерялся в его тени. А ведь Геракл ничего ещё не сделал. Абсолютно ни-че-го. Я-то знаю, что он всего лишь маленький трус, который боится темноты, боится грома, даже несмотря на то, что его отец Зевс…
- Ты тоже раньше боялся темноты и прятался от грозы, так же как Геракл.
- Мама! Понимаешь, он – никто! А все уже сейчас носятся с ним, как будто он сам какой-нибудь бог. Я думал, что уеду из Академии, и здесь дома, будет всё по-прежнему. Так ведь нет. В палестре все только и говорят о нём – самородок, бриллиант, показывает такие выдающиеся результаты… А этот его дружок, Иолай! Ведь он же готов кому угодно глотку за Алкида перегрызть.
- Они друзья, - Алкмена попыталась обнять сына, но тот резко отстранился.
- Мама! Мне надоело, что меня все и всегда сравнивают с Гераклом, и говорят, что я хуже…
- Что ты, Ификл! Ты не хуже. Просто Гераклу изначально дано больше: твой отец, которого я очень сильно любила, и до сих пор люблю, он смертный, а его отец - бог.
- Вот именно! – Ификл сверкнул глазами. – Именно! Почему ты меня не могла родить от какого-нибудь бога?
- Ификл, это смешно, - Алкмена сдвинула брови.
- Конечно, тебе смешно, - он горько рассмеялся. – А мне совсем не смешно. И я больше не хочу, чтобы меня сравнивали с младшим братом. В Афинах никто не знает ни Геракла, ни меня. Никто не будет говорить, что я хуже, никто больше не посмеет смеяться надо мной. Я всё решил, мама.
Геракл закусил губу, развернулся и неслышно прокрался в свою комнату. Он упал на кровать, зарылся головой в подушку и сильно-сильно зажмурился.
…Он слышал, как пришёл Ификл, бухнулся в постель и отвернулся к стене. Но Геракл притворился, что спит. Не хватало ещё, чтобы брат узнал, что он слышал их с мамой разговор. Ни за что на свете он не признается в этом.
Назавтра Геракл не пошёл в музическую школу. Ификл собирался всё утро, мама с младшим братом усиленно помогали ему. Каждый из троих притворялся, что вчера ничего не произошло, и Ификл на самом деле давным-давно уже собирался покинуть дом. Геракл – потому что ему и знать ничего было не положено, Ификл – потому что ему было очень стыдно перед матерью, горько и обидно, Алкмена же пыталась сохранить хотя бы видимость мира в собственной семье. Она ещё успеет и потосковать о потерянном старшем сыне, и придумать, как его вернуть. Пока же хотя бы Геракл не должен ничего заподозрить. Не хватало ещё, чтобы он начал казнить себя из-за того, что Ификл так сильно ему завидует и обижается на судьбу.
- Сынок, будь осторожен. И не забывай почаще писать, - сказала она, поцеловав на прощанье старшего сына.
Ификл обнял мать, потрепал по плечу младшего брата и вышел за ворота. Он даже не оглянулся и не махнул на прощанье рукой. Настоящая жизнь ждала его за порогом родного дома, именно там он сможет завоевать своё собственное имя. И люди будут с гордостью говорить об Ификле, сыне Амфитриона. Подросток вдохнул полной грудью встречный ветер, расправил плечи и отправился навстречу своей судьбе.
- Ну, вот мы и остались с тобой вдвоём, Геракл, - Алкмена грустно улыбнулась
- Мама, обещаю, я никогда-никогда не оставлю тебя! – порывисто воскликнул мальчик.
Мать обняла его и легонько подтолкнула к дому.
Геракл мчался по улице как угорелый. Он опаздывал в палестру, и гадал, что скажет ему Иолай. А ещё он думал о том, что теперь сделает Тересий. Тоже отходит его палкой за прогул, как Иолая? Геракл до этого никогда не пропускал школу. Зато теперь можно будет заявить на ехидные шуточки друга, что он тоже не такой правильный зубрила, как думает Иолай.
Геракл ворвался в ворота палестры, когда Немес уже начал занятие. Он поискал глазами Иолая и не нашёл его. Его друг снова прогуливал школу? Но, почему? Вчера они расстались, как ни в чём, ни бывало… Вчера? Неужели это было только вчера.
- Геракл, - внезапно раздавшийся над ухом голос наставника Эмонея заставил Геракла подпрыгнуть. – Ты опоздал. А где твой друг?
- Я… я думал, что он уже здесь, - растерянно пролепетал мальчик.
- То есть ты не видел его сегодня?
- Нет. Мы не встречались. И если он не пришёл, я думаю… возможно, он болен.
- Вчера он был совершенно здоров.
- Я, правда, не знаю, что с Иолаем. После занятий я обязательно схожу к нему домой и узнаю, что случилось.
- Весьма похвально. А теперь иди, занимайся.
В этот день у Геракла ничего не получалось. Копьё падало у самых ног, стрелы летели куда угодно, только не в мишень, пущенный его рукой диск едва не угодил в голову инструктору. Он никак не мог сосредоточиться на учёбе, и думал только об Иолае. И чем больше он думал, тем тревожнее ему становилось. Геракл едва сумел дождаться конца учёбы и опрометью кинулся на улицу.
Он никогда не был дома у Иолая, но знал, где тот живёт. Почему-то его друг стеснялся приглашать его в гости и всегда очень неохотно рассказывал о домашних делах.
Вот и его дом. Во дворе Геракл увидел высокого сурового человека, который запрягал лошадь. Он был одет в обычную одежду горожанина, но Геракл понял, что это полководец Скоурус – отец Иолая.
- Здравствуйте! – выдохнул Герк, подбежав к полководцу.
Тот с ног до головы смерил взглядом запыхавшегося раскрасневшегося мальчишку и кивнул в ответ:
- Здравствуй.
Геракл невольно поёжился под этим жёстким взглядом.
- Простите, пожалуйста, вы не могли бы мне сказать, где Иолай? – как можно вежливее поинтересовался мальчик.
- А сам-то ты кто такой? – угрюмо спросил Скоурус.
- Меня зовут Геракл, и я его друг.
- Вот как? Геракл, значит. Ну-ну.
Геракл вдруг почувствовал себя букашкой, которую с любопытством рассматривает ворон, перед тем, как её съесть.
- И зачем тебе понадобился Иолай?
- Он… - начал было Герк, и вдруг осёкся. Он вспомнил, как Иолай боялся, что отец узнает о его прогулах и прикусил язык.
- Так что, он? Почему ты замолчал? – Скоурус говорил почти ласково.
Геркал покраснел как рак и выдавил:
- Я… не видел его сегодня, и хотел спросить его, что задали в школе.
- Ты разве ты сам там не был?
- Нет. Мой брат сегодня уехал, и мы с мамой его провожали. Вот я и подумал, что Иолай мне скажет, о чём сегодня рассказывал учитель, и что нужно выучить на завтра.
Скоурус кивнул, удовлетворившись ответом и сказал:
- Его сейчас нет дома. Ступай. И запомни: прогуливать школу нельзя. Неуч ничего в жизни не достигнет, только погрязнет в нищете, и всегда будет прислуживать более сильному и умному человеку. Сразу видно, что у тебя нет отца, а мать не учит тебя очевидным вещам.
Геракл вспыхнул, хотел, было, крикнуть, что у него есть отец, а мама самая лучшая на свете и учит его именно тому, чему нужно, но сдержался. Он не будет спорить с этим человеком, не сейчас. Сейчас Скоурус даже слушать его не будет, но придёт время, и Геракл всем докажет, и Скоурусу, и даже Зевсу, что его мама лучше всех, и воспитала его так, как надо. Он только стиснул зубы и пожал плечами. Потом всё-таки сказал:
- До свидания, - развернулся и кинулся прочь.
Иолая нет дома. Где же он может быть? Возможно на рынке? Если только Скоурус не обманул его, и на самом деле Иолай просто-напросто не заперт где-нибудь собственным отцом. А может быть, он сам спрятался от отца? Он говорил, что обычно, когда его отец приезжает домой, Иолай старается видеться с ним как можно реже. Только вот где он может быть в таком случае?
Геракл размышлял над этим важным вопросом, когда едва не налетел на Эритею. Молодая женщина возвращалась с рынка с покупками в одной руке и ребёнком в другой. И лицо у неё было совершенно несчастное.
- Здравствуй, Геракл.
- Ой, здравствуйте.
- Ты не знаешь?..
- Вы не видели?..
Выдохнули они одновременно:
- Иолая…
- Ой, я думал, вы мне скажете, где он, - внезапный страх пронзил Геракла. – Иолай не пришёл сегодня школу, и я подумал…
- Он пропал. – Эритея вдруг всхлипнула и утёрла глаза. Девочка у неё на руках захныкала, и мать принялась укачивать ребёнка.
- Как пропал? – слабым голосом спросил Герк.
Воображение услужливо нарисовало страшную картину: змеи, посланные Аресом, и его друг, который бьётся в их тисках.
- Он убежал из дома, и со вчерашнего вечера я ничего о нём не знаю. Я думала, может быть, он где-то в городе, и обыскала все известные мне места, где он мог бы прятаться. Его нигде нет. Я расспрашивала всех знакомых и незнакомых, никто его не видел. Я думала, может быть, ты что-нибудь знаешь, ты же его друг…
- Я… я найду его. Обещаю! - горячо воскликнул мальчик, - во всяком случае, постараюсь его найти.
- Постарайся, пожалуйста, Геракл, - Эритея снова всхлипнула, обняла покрепче дочку и опрометью бросилась домой.
А Геракл остался стоять посреди улицы. Он целую минуту торчал столбом посредине дороги. Потом, словно очнувшись, припустил бегом. Иолай почему-то сбежал из дома, и если его нет в городе, значит, он уже где-то далеко.
А может быть, он не сбежал? Может быть, он просто пошёл на рыбалку? Например, чтобы не встречаться с отцом, пока тот дома. Конечно, скорей всего так и есть. Ободрённый этой мыслью, Геракл ещё быстрее припустил к Кренейским воротам. Их тайное место от тех ворот было совсем недалеко.
Он затормозил на берегу, огляделся, и понял, что друга здесь нет. И не было уже давно. Кругом пустота – ни на берегу, ни под старой лодкой, ни в окрестных кустах никого нет. Удочки спрятаны там же, где они обычно их оставляли.
- Иолай! Иолай, где ты? – на всякий случай, Геракл ещё раз обыскал всё вокруг и громко позвал друга.
Тишина и пустота в ответ.
Теперь уже не просто тревога – паника затопила маленького полубога. Где Иолай? Куда он мог исчезнуть? Где его искать?
Геракл сжался в комок, обхватил голову руками и потерянно пробормотал:
- Иолай, ну где же ты?! Я не знаю, что делать…
Он сидел на берегу и думал, думал, думал… И страх за друга стискивал его холодными клещами. Совершенно необъяснимый, непонятный страх.