"попробуй..." - шепнула Мечта (с)
Фандом: Оксана Панкеева «Хроники странного королевства»
Автор: Tabiti
Соавтор: Elika
Название: Жизнь, сгоревшая в Огне
Главные герои: Диего в бытность свою Эль Драко
Категория: джен
Жанр: психология, ангст, экшен, драма
Рейтинг: R
Размер: макси...
Жизнь, сгоревшая в Огне, главы 1 и 2
Жизнь, сгоревшая в Огне, главы 3 - 5
Жизнь, сгоревшая в Огне, главы 6 - 8
9.
Его разбудил доктор. Он ни свет, ни заря открыл дверь в камеру-палату и, тронув пациента за плечо, мягко проговорил:
– Как вы себя сегодня чувствуете? Я вижу, вам уже лучше. Очень хорошо, а теперь давайте займёмся вашими ранами.
Не успел Диего прийти в себя, а врач уже ловко орудовал своими инструментами и всё время болтал при этом:
читать дальше– Кстати, меня зовут Санадор, Фидель Санадор. Вы можете обращаться ко мне по имени. Я несколько лет назад был в Поморье и попал на ваш концерт, маэстро. Честно скажу, я был в полном восторге. Никогда не слышал подобного исполнения. Вы не просто талант, вы гений, маэстро… Тише-тише. Вам не больно, совсем не больно. Я знаю, когда бывает больно. Ну вот и всё.
Диего крепко закусил угол подушки, чтобы позорно не заорать. Когда доктор наложил тугую повязку, он выдохнул сквозь зубы:
– Спасибо.
– Ну что вы, это моя работа. И не забывайте принимать лекарство. Я оставляю вот здесь, на столике, где и прежде. И нечего морщиться. Я понимаю, что микстура горькая, зато очень эффективно борется с воспалением и лихорадкой, и вы быстрее встанете на ноги. Что ж, пока позвольте откланяться.
Он уже развернулся, чтобы уйти, когда Диего внезапно встрепенулся:
– Доктор, постойте.
– Да? – Санадор тут же обернулся.
– Тот человек, что с ним? Я хорошо знал его когда-то. Его зовут Сантьяго…
– И он тоже очень талантливый бард, как и вы, – доктор тяжело вздохнул и с состраданием посмотрел на койку в углу. Пациент лежал, не двигаясь – то ли глубоко спал, то ли был без сознания. – Я сожалею, что вам пришлось встретиться со своим другом при таких печальных обстоятельствах. И, что ещё печальнее, ничем не могу вас обнадёжить. Сантьяго умирает…
Диего вздрогнул и уставился на Санадора немигающим взглядом:
– Что с ним произошло?
Доктор присел на краешек кровати, нахмурился и тяжело проговорил:
– Что может произойти здесь с человеком, который не желал покориться…
– Он мне сказал, что дважды пытался бежать, – тихо сказал Диего.
Санадор кивнул:
– Да. И после первой попытки тоже оказался здесь. Но на этот раз охранники над ним всласть поиздевались – отдали его заключённым поразвлечься, и к тяжелой черепно-мозговой травме и лихорадке добавились… иные повреждения.
– Какие? – выдохнул Диего с ужасом.
– Вы же не маленький, сами, наверное, успели заметить, что в лагере нет женщин, а заключённые… они разные бывают, – Санадор покусал губы. – Когда они, наконец, натешились, Сантьяго был уже едва жив. Но самое страшное, что после этого он сдался, потерял желание жить. Он не борется. Я сделал всё, что в моих силах, но, к сожалению, больше от меня ничего не зависит.
– И сколько, по-вашему, ему осталось?
Доктор пожал плечами:
– Считанные дни. Он угасает на глазах. Может быть, вы попробуете его как-то встряхнуть? Только, ради всех богов, не упоминайте о его травмах…
– По-вашему, я полный болван?! – вспыхнул Диего и дёрнулся, чтобы вскочить на ноги.
Сильные руки удержали его на месте:
– Прошу простить меня. Я вовсе не желал вас оскорбить.
К сожалению, Санадор оказался прав. И даже более чем. Сантьяго умер следующей ночью, так и не приходя в сознание. Утром пришли охранники и унесли тело.
Диего долго лежал, пялясь в пол (лежать приходилось на животе), и думал о том, что жизнь – дерьмо, и власти – дерьмо, все вместе и каждый в отдельности. Он посылал проклятия и Гондрелло, и министру изящных искусств, и Блаю, и молча кусал губы от бессилия и невозможности что-либо изменить.
А потом пришёл доктор. Он принёс одежду, а то пациент-заключённый так и валялся в кровати абсолютно голый. Диего тут же натянул полосатые штаны и почувствовал себя гораздо уютнее. А потом они с Санадором вновь долго разговаривали. Оказалось, что у них даже есть общие знакомые и в Мисталии, и в Поморье, и в Ортане. Санадор оказался не только горячим поклонником таланта самого Эль Драко, но и несравненной Алламы Фуэнтес.
– Я очень надеюсь, что когда-нибудь снова побываю на вашем концерте, маэстро.
Диего невесело усмехнулся и сказал:
– Я тоже на это надеюсь.
***
Несмотря на то, что Груэсо велел выкинуть Эль Драко из лазарета через неделю, он провёл там десять дней, и в этом ему помог доктор Санадор, оказавшийся по-настоящему душевным человеком. Он приходил дважды в день, менял повязки и поил пациента горькими отварами. На шестой день зашил самую глубокую рану от кнута на спине, сочтя, наконец, что она достаточно очистилась. А утром седьмого дня в лазарет явился лично Мальвадо и, громко топая грязными ботинками по только что вымытому дежурным заключённым полу, ввалился в палату.
– Вста-ать! – рявкнул он так, что у Диего заложило уши. Мелькнула было мысль не послушаться, но он прогнал её и, откинув одеяло, поднялся с койки.
– Повернись, – приказал заместитель начальника лагеря, остановившись в двух шагах от него.
Эль Драко сжал зубы и подчинился. Когда грубые руки сорвали со спины повязку, он только вздрогнул, но не проронил ни звука.
– И что ты до сих пор здесь прохлаждаешься? – рыкнул Мальвадо. – Чтобы сегодня же вышел на работу!
Хлопнула дверь, в палату вошёл доктор.
– Я только вчера зашил ему рану, которая перестала гноиться, – спокойно сказал он и ободряюще улыбнулся пациенту. – Если сегодня он выйдет на работу, завтра снова окажется здесь.
Заместитель нахмурился.
– Господину Груэсо это не понравится, – наконец буркнул он. – Ладно, доктор, вам виднее. Даю ещё два дня. Два, и ни минутой больше, слышите?
Развернувшись на каблуках, он направился к двери.
– Три, – бросил врач ему в спину.
Мальвадо остановился и обернулся, словно не веря своим ушам.
– Простите, что?..
– Три дня, – повторил Санадор. – Раньше я швы не сниму.
Заместитель раздражённо нахмурился, но вынужден был кивнуть.
– Хорошо, три. Но если ровно через три дня я не увижу его на утренней поверке, он сильно об этом пожалеет. И вы, доктор, тоже.
– Вы мне угрожаете? – поднял брови тот. – Не забывайте, господин Мальвадо, что я не ваш заключённый!
– Вы – нет, – хищно осклабился заместитель. – А вот он – да. И если не хотите видеть новые мучения своего пациента, позаботьтесь о том, чтобы он поскорее приступил к работе!
Он метнул злобный взгляд на Диего и вышел. Бард выдохнул и опустился на край койки. Врач подошёл и мягко развернул его спиной к себе.
– Вот же мерзавец! – тёплые пальцы осторожно пробежались по его спине. – Не волнуйтесь, вы сильный, на вас всё хорошо заживает. Мы успеем.
– Спасибо, – сказал Диего. – Если я и волнуюсь, то только за вас. Он вам точно ничего не сделает?
– Нет. Как я уже сказал – я не заключённый. Единственное, что мне может грозить – это увольнение с работы. Но Груэсо не может единолично принять такое решение, он должен обязательно согласовать его с моим непосредственным начальством. А это главврач клиники, к штату которой я отношусь, и мы с ним хорошие друзья.
– А как же тогда вы сюда на работу попали? – не без удивления спросил Диего.
– Хотите верьте, хотите нет – сам попросился. До меня здесь медик-заключённый работал, сами понимаете, как. И смертность среди узников была такая, что высокое начальство-таки спохватилось и принялось срочно искать нормального врача. Я и согласился. Заключённые ведь тоже люди. А иногда среди них и такие, как вы, попадаются… маэстро.
Эль Драко проглотил внезапно образовавшийся ком в горле и благодарно сжал руку врача.
***
Утром десятого дня доктор снял Диего швы, наложил свежую повязку, и тот, получив одежду, поспешил на утреннюю поверку. Чувствовал он себя на удивление неплохо, и всё благодаря волшебным рукам врача, целебным отварам и приличному питанию в лазарете.
– Номер 1855!
Ох, это же его вызвали! За две с лишним недели уже успел отвыкнуть…
– Номер 1855! – снова раздражённо выкрикнул Абьесто.
– Здесь, – отозвался Диего и внезапно поймал взгляд Мальвадо. Тот, заложив руки за спину, наблюдал за перекличкой. Встретившись глазами с только что вернувшимся из лазарета заключённым, он как-то нехорошо усмехнулся – будто оскалился, приподняв верхнюю губу.
Эль Драко сделал вид, что ничего не заметил, и перевёл взгляд на старшего по бараку, но сердце тревожно трепыхнулось. Что эти сволочи ещё задумали?
После скудного завтрака, который, после вполне приличной кормёжки в лазарете, Диего с трудом заставил себя проглотить, всех погнали на работу.
***
Шахта на территории лагеря была не слишком глубокой – в пределах пятисот локтей. На нижних уровнях нередко случались обвалы, и работали там, как правило, провинившиеся заключённые. В первую неделю Диего повезло: глубоко его не загоняли. Но теперь он оказался хоть и не на самом дне, но всё же ниже среднего уровня. Что ж, по крайней мере, обошлось без кандалов.
На то, что некоторые заключённые почему-то работают в оковах, он обратил внимание в первый же день пребывания в шахте. И ему объяснили, что это ещё один способ наказания провинившихся. Конечно, не такой суровый, как кнут и карцер, но тоже довольно эффективный и болезненный. Особенно если принимать во внимание количество дней, на которые налагалось наказание. Потому что кожа на запястьях и щиколотках, как правило, стиралась до крови уже к концу первого дня, и если кандалы не отменяли, перевязки помогали мало. И недели не проходило, как провинившийся уже не мог сдерживать ругательства и стоны, и готов был на всё, лишь бы его освободили от наказания.
Вот и на этот раз в забое рядом с Эль Драко оказался здоровенный детина в цепях, с нашитыми на тюремную робу жёлтыми треугольниками. Его угрюмую рожу уродовал совсем свежий багровый рубец, отчего рот казался перекошенным. Недобро зыркнув на соседа из-под кустистых бровей, детина привычно и, несмотря на кандалы, без видимых усилий замахал киркой.
– За что тебя? – спросил Диего.
Детина смерил его мрачным взглядом и, не ответив, снова принялся долбить камень. Неразговорчивый тип оказался.
Эль Драко тоже не стал набиваться на общение и принялся за работу.
К вечеру у него болели все мышцы, а повязка на спине промокла от пота и частично сползла. После сигнала об окончании работы, он вместе со всеми поспешил в помывочную. Сегодня был как раз день помывки, который выпадал обычно раз в две-три недели, хотя иногда лагерное начальство, сжалившись над заключёнными, или, что вероятнее, само устав от нестерпимой вони, устраивало подобные помывки и чаще. Каждому бараку была выделена комната в общей бане, но мыться приходилось группами по десять человек, больше не помещалось. И если кто-то не успевал до ужина – так и оставался в грязи и поту ещё невесть на сколько дней. Поэтому матёрые уголовники оттесняли более слабых в конец очереди и нагло пролезали вперёд. Но больше всего Диего возмутило то, что охрана смотрела на это сквозь пальцы.
Окончательно его терпение лопнуло, когда один из мордоворотов, с татуировкой на груди, так оттолкнул Хоакина, что бедный парнишка чуть с ног не полетел.
Словно со стороны Эль Драко услышал собственный голос:
– Эй, поосторожнее!
– Че-го? – протянул верзила, лениво оборачиваясь. – Это ты мне?
Роста в нём было почти пять локтей, мощный торс, бугрящиеся мышцами руки и ноги, и при этом нелепо маленькая голова на толстой шее.
– Тебе, – сказал Диего, краем глаза отметив, что все вокруг замерли. Даже охранники с любопытством прислушались, вытянув шеи. Мать их растак!.. И это они обязаны тут за порядком следить!
Верзила сперва онемел от такой неслыханной наглости со стороны новичка, а потом вдруг расплылся в улыбке:
– Ну конечно! Так, мужики, он здесь стоял, ясно? Ты не понял?! – рявкнул он на что-то вякнувшего было парня со шрамом на плече. – Я сказал, он со мной!
И бесцеремонно указал Диего на место позади себя в очереди. Тот отрицательно качнул головой и показал на Хоакина:
– Здесь стоял он.
Верзила смерил обоих оценивающим взглядом и неожиданно кивнул:
– Вы оба, – и зыркнув на остальных, ещё раз прикрикнул: – Ну чё уставились, как стадо баранов?! Расступитесь, видите, эти двое тут стояли!
Очередь послушно потеснилась.
Хоакин испуганно посмотрел на Диего и, быстро-быстро замотав головой, сорвался с места. Но тот перехватил его за руку, шепнул:
– Не бойся, – и подтолкнул вперёд.
Почувствовав, как мальчишку сотрясла дрожь, он выдохнул ему в ухо, так тихо, чтобы никто больше не услышал:
– Они не посмеют тебя тронуть.
Но соседи всё-таки слышали, и Диего понял это, увидев гаденькие ухмылки на рожах. Он скрипнул зубами и постарался взять себя в руки. Что бы ни было, Хоакина он тронуть не позволит!
Наконец их в составе очередного десятка запустили в помывочное отделение – довольно просторную камеру с огромной лоханью посредине. До них здесь побывали уже тридцать человек, поэтому вода, которая плескалась в этом исполинском корыте, была мутно-серой, на поверхности плавал мусор, какие-то обрывки, комочки слизи… Диего замутило. Он даже подумал о том, не лучше ли вовсе остаться так, как есть, чем мыться в этой грязи. Да и мыться – громко сказано. Заключённые стаскивали с себя робы и плескали вонючей жидкостью на тело. Давешний мордоворот так и вовсе скинул с себя всю одежду и забрался в лохань целиком, покряхтывая от удовольствия. Странно, и как это он не удосужился пролезть в первом десятке?
– В-в-он, с-смот-три, к-к-к-ажется, по-по-по-с-с-вободнее, – шепнул Хоакин и потянул Диего в самый дальний угол.
Как ни противно было, но Диего всё же заставил себя снять робу и, морщась, принялся отмачивать въевшуюся в кожу металлическую пыль и грязь. Минут через десять с водными процедурами было покончено, и охранники с грубыми окриками вытолкали их партию наружу. Диего заметил, как несколько заключённых покосились на них с Хоакином. Нехорошее предчувствие кольнуло душу.
И предчувствие это не замедлило сбыться. Он проснулся резко, как от толчка. Распахнул глаза. Барак спал, но что-то всё-таки было не так. Диего прислушался и уловил какие-то странные звуки, похожие на шум борьбы. Да, именно! Хоакин! Не медля больше ни секунды, он вскочил на ноги и кинулся туда, откуда доносились сдавленные крики.
На воротах барака не было стражи. Солдаты дежурили на вышках и обходили дозором периметр и территорию лагеря. У каждого патруля были собаки, в большинстве своём огромные поморские волкодавы, специально натасканные ловить беглецов. Поэтому, наверное, и случаев побега в лагере практически не было.
Но сейчас Диего не думал ни о солдатах, ни о псах – он слышал крик о помощи и мчался на зов, что есть мочи.
Он распахнул двери туалета и застыл… но только на мгновение. Два дюжих бугая скрутили Хоакина, заломив ему руки, а третий, тот самый верзила из помывочной, стоял рядом, уже спустив штаны. Кровь бросилась Диего в голову, он закричал как безумный, ненависть затопила всё его существо. Он прыгнул, вскинув ногу. Мордоворот тут же упал, схватившись за причинное место, скорчился на полу и заскулил. Развернувшись, Диего впечатал кулак в перекошенную рожу второго. Но третий оказался проворнее. Выпустив парнишку, он кинулся на барда. Эль Драко даже не успел сообразить, каким образом пол внезапно встал дыбом и ткнулся ему в нос. Он попытался вскочить на ноги, но тут на помощь приятелю подоспел тот, кому Диего разбил лицо. Удары обрушились на него со всех сторон, но он почти не чувствовал боли – только ярость.
– Сволочи! Подонки! Оставьте его!!! – голос Хоакина сорвался на визг – от пережитого стресса он даже заикаться перестал.
Откуда и силы взялись? Худенький мальчишка внезапно превратился в разъярённого дикого зверька. Он, как безумный, бросился в драку. Ударил одного, развернулся, тут же двинул локтем в подбородок второму. Эль Драко воспользовался секундной передышкой, вскочил на ноги и кинулся на помощь. Тело само вспомнило уроки отца: именно он когда-то учил маленького Диего основам рукопашного боя, а много позже, уже будучи знаменитым бардом, он понахватался приёмчиков у самых разных людей, с которыми сталкивала его жизнь. И сейчас, в этой схватке, вспомнил, кажется, всё, чему когда-то научился.
Драка была короткой. Не прошло и минуты, как двое верзил вывалились из дверей туалета, волоча на себе третьего, который сам был уже не в состоянии передвигаться.
Диего и Хоакин, тяжело дыша, переглянулись и улыбнулись друг другу.
– Спас-сибо, что вступ-пился за меня, – проговорил Хоакин. Его трясло, как в лихорадке, но зато теперь он почти не заикался. Парнишка удивлённо посмотрел на свои руки, которые только что раскидывали громил, а теперь дрожали, и вдруг заплакал, как маленький, размазывая по щекам слёзы. – Они теперь не оставят нас в п-покое. И что нам д-делать?
Диего вздохнул, обнял его за плечи и тихо проговорил:
– Выкрутимся как-нибудь. Главное, теперь нам надо всё время держаться друг друга. Выше голову, Хоакин. Ну что ты ревёшь, как девчонка, ты же мужчина.
Мальчик несмело улыбнулся, ещё раз всхлипнул и утёр нос.
– Да. Т-только нам надо где-то г-гвоздей найти.
– Гвоздей?
Хоакин кивнул:
– Чтобы защищаться.
10.
Прошло ещё несколько дней. Как ни странно, пока ни Диего, ни Хоакина никто не трогал. Громилы оклемались уже к утру, и все эти дни косились злобно, но почему-то не приближались. Это настораживало, но в то же время и вселяло надежду, что урок пошёл им впрок. Однако Диего постоянно был начеку.
читать дальшеВечером шестого после драки дня, когда заключённые уже вернулись с ужина, а время отбоя ещё не наступило, мальчик присел на нары Диего и, уставившись в пол, проговорил:
– М-можно тебя поп-просить…
– Конечно, – не понимая нерешительности друга, бард поощряющее улыбнулся.
– Я п-пойму, если ты откажешься… но…
– Да говори уже! – подтолкнул его Диего.
Хоакин поднял умоляющие глаза, набрал в грудь побольше воздуха и, наконец решившись, выпалил:
– М-маэстро, спойте, п-пожалуйста!
– Что?.. – растерялся бард. – Здесь? Сейчас?
– А к-когда? В шахте не споёшь, там п-пыль… А больше некогда…
Диего закусил губу. Петь хотелось до безумия, даже и без гитары. С самого момента ареста он подавлял в себе это желание. Так, может быть, хватит? Не для начальника лагеря с его приближёнными, а для себя и вот этого парнишки с грустными глазами…
И он запел – сначала негромко, но вскоре увлёкся, и его сильный классический баритон разнёсся по всему бараку. Постепенно все разговоры смолкли, и наступила полная тишина, в которой разносилась на крыльях песня. Бард закрыл глаза, он снова стоял на сцене, а вокруг было море людей, пришедших на его концерт. И в первом ряду радостно улыбались Мигель и Рикардо.
Эль Драко закончил одну песню, начал другую, потом третью…
– Что здесь происходит?!
Внезапный вопрос прозвучал, словно выстрел.
Песня прервалась. Диего вздрогнул и открыл глаза.
Барак был набит до отказа – похоже, сюда сбежались со всего лагеря. И не только заключённые – охранники тоже стояли вперемежку с ними. Многие теснились в дверях, да и снаружи, судя по всему, собралась изрядная толпа тех, кому места внутри уже не хватило.
Расталкивая не желающих расходиться людей, к Эль Драко с немалым трудом пробились Педасо, Мальвадо и даже сам господин Груэсо.
– Как ты смеешь нарушать лагерный распорядок? – уперев кулаки в бока, заорал начальник охраны.
Диего бросил взгляд на испуганно сжавшегося на краю нар Хоакина и встал.
– Я ничего не нарушал.
– Сейчас время вечерней поверки! И она не состоялась из-за тебя!
– Ты же говорил, что не поёшь, – пристально посмотрел на барда Мальвадо.
– Для вас – нет, – дерзко ответил Эль Драко. – Но сейчас я пел для друга.
– Неделя работы в кандалах, – бросил начальник лагеря. Невооружённым глазом было видно, что он кипит от ярости. – И если ты ещё хоть раз позволишь себе… нарушить распорядок – снова окажешься у столба!
Хоакин вскинулся, явно намереваясь что-то сказать, но Диего предостерегающе сжал его плечо и шепнул:
– Молчи.
– Но это же я в-вино…
– Молчи!
– А ну, всем разойтись! – рявкнул Педасо. – Живо, по баракам!
Толпа нехотя начала рассасываться. Смерив напоследок барда злобным взглядом, Груэсо развернулся на каблуках, сделав заместителю и начальнику охраны знак следовать за ним.
Когда в бараке остались только его обитатели, Хоакин пришёл, наконец, в себя и вскочил, даже не замечая скатившихся по щекам слёз:
– Эт-то же я виноват! Я т-тебя попросил!..
– Нет, – покачал головой Эль Драко. – Если бы я сам не хотел, я не стал бы петь.
– Но нак-казание…
– Брось. Даже не думай. И пошли они в драконью задницу со своим распорядком!
***
Вечером следующего дня, при виде стёртых до крови запястий друга, у Хоакина снова задрожали губы.
– Прекрати, – поморщился Диего. – Сколько раз мне повторять, что ты ни в чём не виноват?
– Но т-тебе же плохо!
– Мне плохо оттого, что ты плачешь. Не надо. Я тебя прошу.
Мальчик на миг зажмурился, смаргивая слёзы, и через силу улыбнулся.
– Я п-постараюсь.
А после ужина в барак пришёл доктор Санадор. Он принёс тёплую воду, мазь и бинты, тут же быстро и ловко обработал запястья и щиколотки Эль Драко и наложил повязки. Абьесто хотел было что-то сказать, но почему-то передумал и отвернулся, сделав вид, что ничего не заметил. Остальные заключённые, как ни странно, тоже дружно промолчали. Только давешняя троица мордоворотов недовольно зыркнула и, отойдя в другой конец барака, начала о чём-то негромко переговариваться.
– Спасибо, – поблагодарил доктора Диего и, не удержавшись, спросил: – Как вы узнали?
– Да что там узнавать! – махнул рукой Санадор. – Ты переполошил вчера весь лагерь. В барак я пробиться уже не смог, пришлось стоять в дверях, но слова Груэсо слышал прекрасно. Повязки не снимай, а завтра я снова приду.
– Боюсь, меня заставят их снять, – криво усмехнулся Диего.
Доктор нахмурился.
– Попробуй сослаться на меня. Или лучше я сам с ними поговорю!
– Не надо. Всё равно не поможет, а у вас будут неприятности.
Фидель сузил глаза:
– Не беспокойся об этом и запомни: если только кто-нибудь попробует приказать тебе, скажешь, что доктор Санадор велел не прикасаться к бинтам.
***
Перед тем, как надеть кандалы, Диего заставили снять повязки, чему он совсем не удивился, потому что ожидал этого. И, конечно, не подумал даже упоминать доктора. Не хватало ещё подставить Санадора. Что бы он там ни говорил, как бы ни храбрился, у Эль Драко не было никаких иллюзий насчёт лагерного начальства. И к вечеру второго дня на его запястья уже было страшно смотреть. Ноги пострадали меньше, а вот руки…
Тихо ругаясь сквозь зубы, бард попытался пониже натянуть рукава робы, чтобы не пугать Хоакина, но мальчишка уже успел всё увидеть.
– С-сволочи! – он сжал кулаки и оглянулся на здание администрации. В его глазах закипели злые слёзы. – К-как они могут!.. Так!.. Т-тем более, с тобой! Ты же…
– Тише, Хоакин, успокойся, – проговорил Эль Драко. – Не хватало ещё, чтобы и тебя наказали.
– Да п-плевал я на них! – вскинулся мальчик. Видимо, за последние несколько дней он уже дошёл до той степени отчаяния, когда, как говорится, море по колено. И становится уже абсолютно всё равно, что с тобой будет, лишь бы всё закончилось поскорее.
Пришедший сразу после ужина доктор Санадор, судя по его лицу, тоже с трудом удержался от крепких выражений.
– Завтра утром лично прослежу, чтобы не снимали! – в сердцах бросил он, наложив на раны мазь и чистые повязки.
Следующим утром он действительно явился ко входу в шахту и вновь перебинтовал Диего запястья и лодыжки, пока тот ждал своей очереди к охраннику, который надевал кандалы на провинившихся заключённых. Человек пятнадцать уныло ожидали, пока их руки и ноги не скуют железом, и с досадой и завистью поглядывали на любимчика доктора.
Потом очередь негромко заворчала. Но вслух возмущаться никто не рискнул: практически все они уже успели побывать в лазарете, и никто не гарантировал, что не окажутся там снова. А навлечь на себя гнев врача никто не хотел. А то в следующий раз и глазом не успеешь моргнуть, как окажешься на кладбище.
Фидель самолично проследил, чтобы охранники не смели прикасаться к повязкам.
– У меня приказ!.. – попробовал было возмутиться солдат.
Доктор обматерил надсмотрщика и зло бросил:
– А я тебе приказываю: не смей трогать повязки. Или, может быть, мне сказать начальнику лагеря, что ты подстрекаешь заключённых к тому, чтобы они подольше прохлаждались в лазарете? Посмотри сюда! – Санадор схватил Диего за руку и сунул её под нос опешившему охраннику. – Ты это видишь? Если он ещё хоть один день поработает без бинтов, то вечером окажется в лазарете. И будет есть свою баланду просто так, прохлаждаясь и ничего не делая. Ты этого хочешь, а? И что скажет господин Груэсо, когда я назову твоё имя? Ты меня понял?
Охранник испуганно заморгал и кивнул.
– Вот и отлично, – Санадор улыбнулся и хлопнул того по плечу. Потом незаметно подмигнул Диего и шепнул одними губами:
– Не волнуйся, я всё уладил.
Эль Драко только молча опустил ресницы, показывая, что понял. Он и без того ловил на себе злобные взгляды других узников, и по спине помимо воли пробегал неприятный холодок.
Санадор не уходил до тех пор, пока заключённые не скрылись в недрах шахты.
С повязками работать было гораздо легче, боль притупилась. Хотя через несколько часов работы они сбились и стали больше мешать, чем помогать.
А вечером опять пришёл доктор со своим саквояжем. Но едва он закончил обрабатывать раны Диего и собрался уходить, как в барак явился Груэсо в сопровождении своего заместителя.
– Господин Санадор? Мне доложили о том, что вы нарушаете должностные инструкции. В чём дело?
Доктор выпрямился.
– Мои должностные инструкции – помогать больным и раненым. Я их никогда не нарушал и не нарушу.
Груэсо поморщился.
– Но вы здесь!.. Почему без моего разрешения?
– Мне не требуется чьё-то разрешение, чтобы оказывать медицинскую помощь тем, кто в ней нуждается, – спокойно ответил врач.
– Я – начальник этого лагеря, – процедил Груэсо. – А господин Мальвадо – мой заместитель. И нравится вам это или нет, здесь распоряжаемся мы. Этот заключённый наказан. И в течение недели я запрещаю его лечить. Надеюсь, вам всё понятно, господин Санадор?
– Да как вы... – начал было доктор, гневно сузив глаза, но тут почувствовал на своём плече крепкую ладонь своего пациента.
– Не надо, – едва слышно шепнул Диего.
Санадор на миг запнулся, а потом кивнул:
– Да, господин Груэсо. Я ухожу. Но, надеюсь, после окончания наказания он сможет обратиться ко мне за помощью?
Полное лицо начальника расплылось в торжествующей улыбке:
– Вечером седьмого дня, не раньше.
Санадор, не торопясь, собрал свой саквояж и, повернувшись к выходу, столкнулся со стоящим рядом Хоакином.
– Ох, прости, – как-то неловко отступив в сторону, он направился к двери.
– А ты снимай это, – жирный палец Груэсо указал на только что наложенные доктором повязки на запястьях Эль Драко. – Живо!
Стиснув зубы так, что на скулах заходили желваки, бард начал разматывать бинты. Сперва на щиколотках, потом на запястьях.
– Молодец, – ухмыльнулся начальник лагеря. – Ты крепче, чем я ожидал, но всё же не настолько. Посмотрим, как долго ты продержишься.
Всё так же ухмыляясь, он покинул барак. Мальвадо последовал за ним.
Диего без сил опустился на нары и спрятал лицо в ладонях. И в самом деле, сколько он ещё сумеет продержаться? Да ещё и присматривать за Хоакином...
Словно услышав его мысли, мальчишка тронул его за плечо:
– Смотри!
– Что? – Диего нехотя поднял голову.
На ладони Хоакина лежали баночка с мазью и упаковка бинта.
***
– Докладывай, – невысокий худосочный человек в пышном камзоле с плохо скрываемым нетерпением посмотрел на своего помощника по информации.
– Простите, господин президент, – развёл руками тот, – но пока мне нечем вас порадовать. Мне так и не удалось узнать, куда исчезло состояние Эль Драко. Все его банковские счёта пусты. Обнулены подчистую. Всё, что нам осталось – это замок Муэреске, но он и так был конфискован властями ещё семь лет назад, когда Эль Драко и его мать покинули Мистралию.
– А его продюсер? – Гондрелло прищурился.
– Пуриш? Он исчез в тот же день, когда Эль Драко арестовали. Эта хитрая бестия нюхом чует опасность. Границы перекрыли сразу, но ему каким-то образом удалось ускользнуть.
– Каким-то образом, – президент скривился. – Знаете, Эверо, я начинаю подозревать, что вы болван, каких ещё свет не видывал! Вы не смогли сделать так, чтобы знаменитый бард восславил свою великую родину, вам не удалось поймать никого из его труппы, чтобы у нас появилась возможность надавить на него, вы хрен знает, чем занимались всё это время, если даже не смогли арестовать его счета и хоть как-то поправить финансовое положение страны. Я начинаю подозревать, что вы просто некомпетентны! – Гондрелло распалялся всё больше. – А может быть, вы вообще на его стороне, а?!
– Господин президент… Эль Драко ничего не знал о деньгах. Он никогда не вёл дела сам. Всеми его финансами занимался Пуриш. А он только сочинял и пел… – залепетал пом. по информации.
– Сочинял и пел! Так что же он не сочинил… э-э-э… не переделал гимн, когда его об этом просили? Я должен получить результат. Немедленно.
– Простите… Господин президент, его пытаются сломать уже больше двух лун, но пока никаких результатов, – повторил помощник по информации и покаянно опустил голову.
– Это вы посоветовали отправить его в лагерь! – перебил его Гондрелло. – И он там уже целую луну! Даже больше! И вы говорите – никаких результатов?
Помощник по информации снова развёл руками и кашлянул.
– Никаких.
– Но это же бард, прах его побери! Бард, понимаете? Который привык к пьянкам, гулянкам и мировой славе!
– И, тем не менее, факт остаётся фактом, – помощник по информации вздохнул. – Эль Драко, конечно, бабник и разгильдяй, избалованный славой, но при этом он оказался крепким орешком. Начальник лагеря, господин Груэсо, предлагал облегчить ему жизнь, если он будет развлекать его на вечеринках. Но он отказался. За это ему было назначено пять ударов кнута и неделя карцера.
– И?..
– И... ничего.
Гондрелло раздражённо, с присвистом, выдохнул, плюхнулся в кресло и судорожно сжал подлокотники.
– Не может быть.
Помощник по информации позволил себе сочувственно улыбнуться. Президент требовательно посмотрел на него:
– Значит, надо нажать на него сильнее! Раз уж он оказался таким… стойким.
– Позволю себе заметить, что это неразумно, – покачал головой помощник по информации. – По крайней мере, сразу. Надо дать ему время прийти в себя от предыдущего наказания. Тем более, что буквально на днях ему назначили второе – неделю работы в кандалах.
– Вот как? За что?
– За то, что пел.
Гондрелло удивлённо поднял брови:
– Не понял?..
– Он отказался петь на вечеринке начальника лагеря. Но устроил концерт в бараке перед отбоем. Да такой, что туда сбежался весь лагерь, включая персонал и охрану.
Президент нахмурился.
– Возможно, Блай был прав, когда советовал отправить его в Кастель Милагро. Там он бы уже через день не только гимн написал, но и умолял бы, чтобы ему поручили написать ещё что-нибудь.
– Это всегда успеется, – возразил помощник по информации. – А пока, думаю, надо подождать. Луну-другую. Результат будет, вот увидите. Только надо дать ему передышку. Если давить постоянно, он начнёт сопротивляться ещё сильнее. Пусть немного поживёт спокойно, а потом... Кстати, вы в курсе, что в лагере полно извращенцев? Так что ему и без наказаний там должно быть ох как несладко. С его-то внешностью.
Гондрелло заметно передёрнуло.
– Да, пожалуй, это будет поэффективнее любых наказаний, – довольно признал он.
***
Эта проклятая неделя тянулась бесконечно. Стёртые почти до мяса руки и ноги двигались с трудом, но Диего только упрямо стискивал зубы и снова поднимал и опускал кирку.
Тюк-тюк, тюк-тюк, тюк-тюк. Голова совершенно пустая, ни мыслей, ни эмоций. Кусок за куском откалывается порода, пыль забивает горло, пот заливает глаза, руки не поднимаются. Темнота. Духота. Только факелы чадят, да со всех сторон раздаётся такое же тюканье, звяканье железа по железу, грохот вагонеток по рельсам. Тюк-тюк, тюк-тюк. И конца-краю этому не видно.
А вечером, в бараке, Хоакин помогал другу смазывать и бинтовать раны, потому что руки Диего плохо слушались.
Когда же неделя, наконец, закончилась, Санадор появился у ворот шахты в конце рабочего дня и утащил барда в лазарет.
– Сегодня ты останешься здесь, – заявил он. – И даже не смей мне возражать.
– Фидель, у тебя будут неприятности…
Санадор вскинул руку в протестующем жесте:
– Груэсо велел тебе обратиться за помощью к доктору, как только минует срок твоего наказания. Сегодня истекла неделя, и ты здесь. Я уже послал солдата передать приказ и старшему в твоём бараке, и начальнику охраны. А если по распоряжению Мальвадо или Груэсо кто-нибудь ещё посмеет тебя донимать, я знаю, что им сказать. Не переживай.
Диего провёл в лазарете три дня, и, как ни странно, за это время к нему ни разу никто из начальства не приходил. И после того, как Фидель признал его годным к работе, и Диего вернулся в барак, никто даже не упомянул о том, что заключённый номер 1855 целых три дня не появлялся на работе. А Хоакин по секрету сообщил, что слышал, как Педасо передал старшему по бараку приказ начальника лагеря Эль Драко пока не трогать.
– Но это не значит, что отморозки вроде номера шестьсот тридцать четыре перестанут к нам привязываться, – печально вздохнул мальчик.
– Да пошли они на два пальца, – огрызнулся Диего. – Мы уже дали им отпор, дадим и ещё. Главное, не разделяться. Я боялся, что пока валяюсь в лазарете, с тобой что-нибудь случится, – добавил он очень тихо.
11.
Пару гвоздей они с Хоакином всё-таки нашли – в шахте. Не слишком острых, зато длинных и крепких. Карманов у робы, естественно, не было, так что пришлось слегка подпороть шов снизу и спрятать драгоценную добычу туда, чтобы в случае чего гвозди всегда были под рукой.
читать дальшеИ случай не замедлил представиться. Всё было банально и предсказуемо. После рабочего дня в шахте состоялась очередная помывка. Эль Драко уже не морщился и не кривился, глядя на грязную воду. Чувство брезгливости притупилось и почти совсем покинуло его. Он старательно оттирал себя от многодневной грязи и не смотрел по сторонам. Несмотря на страшную усталость, он чувствовал какую-то странную нервную дрожь. И даже не удивился, когда поймал косой взгляд и мерзкую ухмылку шестьсот тридцать четвёртого. Как на самом деле зовут этого типа, Диего не знал, да и не стремился узнать. Он покосился в сторону Хоакина. Парнишка, похоже, ничего не заметил и сосредоточенно отдраивал лицо и шею.
– Будь осторожнее. Эти гады что-то задумали, – шепнул Диего, когда они выходили из помывочной.
Хоакин только молча кивнул.
А после ужина татуированный мордоворот подошёл к ним и, отвесив издевательский поклон, прошипел:
– На пару слов… м-маэстро.
Диего нахмурился и кивнул на Хоакина:
– У меня нет от него секретов. Говори.
– Струсил, певчишка? – оскалился урка.
Эль Драко вспыхнул, отшатнулся как от пощёчины и сжал кулаки.
– А вы-то что же столько ждали, чтобы поговорить? И кто из нас струсил?
Верзила не нашёлся, что ответить, и громко засопел.
– Идём, – бросил Диего сквозь зубы и первым зашагал к выходу из барака.
Номер 634 вразвалочку двинулся за ним. А когда они скрылись за воротами, ещё двое заключённых поднялись с места и выскользнули следом.
Хоакин нервно заёрзал на месте, вскочил и кинулся к выходу. Но бдительный Абьесто оказался тут как тут.
– Стоять! – он ухватил его за шиворот и швырнул обратно в барак.
Мальчишка не удержался на ногах и растянулся на полу. Кто-то из зеков заржал, через пару мгновений гогот наполнил весь барак.
– Ты куда собрался, сосунок?
Хоакин вскочил на ноги и гневно выкрикнул:
– М-мне надо в уборную!
– Перебьёшься. Иди на своё место.
– Но я…
– Иди на место, я сказал! – Абьесто без замаха двинул ему по зубам.
Мальчик покачнулся, но в этот раз не упал и только яростно сжал кулаки.
– Не понял, – старший по бараку отступил на шаг, смерил его взглядом и прошипел: – Это бунт?
Хоакин поперхнулся и быстро замотал головой.
– Молодец. Быстро схватываешь, – ухмыльнулся Абьесто.
Парнишка сморщился и исподлобья глянул на старшего:
– Я… мне в у-уборную нужно. И м-маэстро…
Абьесто окончательно потерял терпение, сгрёб мальчишку за шкирку и крикнул:
– Нет никакого маэстро! Есть номер 1855! И номер 1357, – острый палец ткнулся ему в грудь. – Запомнил, сопляк? И я последний раз повторяю – ступай на место!
Он отшвырнул Хоакина в центр барака. Мальчик снова упал навзничь, скрипнул зубами и медленно поднялся. Прорваться на помощь другу не было никаких шансов.
***
– Ну что, красавчик, поговорим? – рожа зека искривилась в хищной гримасе.
Двое его подельников стояли рядом и так же мерзко ухмылялись.
Диего прижался лопатками к стене и мрачно зыркнул на врагов:
– Вижу, тебе прошлого раза было мало, – бросил он.
– Сейчас другое дело. Ты один, а с пацаном мы позже разберёмся, – почти ласково сказал мордоворот.
– Только попробуйте его тронуть!..
– Попробуем. Даже не сомневайся. Сначала тебя, потом его. Так ведь, парни?
… – Диего, согни руку в локте. Смотри на мушку. Запомни: для того, чтобы попасть в цель, необходим твёрдый глаз и холодная голова, – мэтр Максимильяно внимательно посмотрел на сына. – Иметь при себе оружие недостаточно. Многое будет зависеть от того, как ты умеешь им пользоваться. И ещё запомни: даже если ты окажешься окружён врагами без надежды на спасение, даже если ты будешь один, а их много, ты сможешь победить, если не растеряешься, не ударишься в панику. В такой ситуации ты должен будешь сконцентрироваться и бить наверняка, есть у тебя оружие или нет… Правильно. Теперь плавно нажимай на курок.
Лохматый черноглазый мальчик лет десяти старательно целился из тяжёлого пистолета. Он широко расставил ноги и сжал губы в тонкую линию. Чёрный кружок мишени плясал на кончике мушки и никак не желал останавливаться. От напряжения свело плечи.
– Ты должен почувствовать оружие, стать с ним единым целым, – терпеливо говорил отец. – Успокой дыхание и не дёргай пистолет. Посмотри, у тебя руки трясутся.
– Не трясутся, – буркнул мальчик.
Он закусил губу и нажал на курок. Грохнуло так, что Диего чуть не оглох, отдачей едва не вывихнуло запястье. От неожиданности мальчишка зажмурился и пошатнулся.
Он осторожно открыл один глаз, потом второй и глянул на отца.
Мэтр Максимильяно покусал губы, скрывая улыбку, и дёрнул себя за косу:
– Пойдём, посмотрим, куда ты попал.
И первым зашагал в конец двора их родового замка, где на круглом щите была намалёвана мишень. Диего припустил следом, перехватив пистолет за ствол.
Максимильяно неожиданно остановился, так, что мальчишка ткнулся носом ему в спину, обернулся и строго посмотрел на сына:
– Ты ничего не забыл?
Диего удивлённо поморгал:
– Нет, кажется.
– Нет? Подумай, как следует.
Мальчик поднял глаза к небу, повертел в руках пистолет. Отец терпеливо ждал. Диего поднял руку с пистолетом к виску, чтобы почесать голову… Максимильяно перехватил его запястье и осторожно разжал пальцы.
– Что? – Диего испуганно дёрнулся.
Мэтр забрал у сына пистолет и медленно перевёл дыхание. Тот удивлённо поморгал.
– Диего, запомни, никогда не забывай ставить оружие на предохранитель, – очень серьёзно проговорил отец.
– Прости, папа, – волна запоздалого страха обожгла мальчика.
– Идём, – Максимильяно кивнул сыну.
Он внимательно осмотрел мишень. Диего выглянул из-за отцовского плеча и так же усердно обследовал щит. И обнаружил дырку с рваными краями на четвёртой полоске от чёрного кружка. Позорище! Мазила! Хорошо хоть, не в молоко. Он почувствовал, как вспыхнули щёки.
– Не так уж и плохо для первого раза, – отец ободряюще улыбнулся и потрепал его по голове. – Если ты будешь упражняться каждый день, тебе не будет равных.
Мальчик кивнул в ответ и спросил:
– Папа, пойдём тренироваться?
– Разумеется.
Максимильяно протянул ему пистолет и легонько подтолкнул в спину:
– На позицию, Диего.
…И с чего бы сейчас не к месту пришло это воспоминание? Хотя нет – очень даже к месту! Эти мордовороты и драться-то толком не умеют, рассчитывают взять числом. Приближаются неторопливо, уверенные в своей силе.
Диего незаметно нащупал в шве гвоздь. Ну же, подходите, ещё ближе…
Молниеносный выпад. Верзила с татуировкой, даже не успев ничего понять, хрипя, осел на пол, из пробитой артерии на шее толчком выплеснулась кровь. Двое других на мгновение замерли.
– Падла-а!!! – дурным голосом взвыл один из них.
Быстрый удар ногой в коленную чашечку, вслед за тем в подбородок – и второй громила присоединился на полу к своему дохлому подельнику. Сжимая в пальцах окровавленный гвоздь, Диего оскалился, похожий на загнанного в угол волка. Третий верно оценил обстановку и сиганул из дверей туалета, где происходила разборка.
Оставшись наедине с трупом и полутрупом, Эль Драко с удивлением и отвращением посмотрел на свои окровавленные ладони, на тела, наклонился, вытер руки и своё оружие о робу одного из верзил, спрятал гвоздь обратно в шов и вышел вон, тщательно притворив за собой дверь.
Его потряхивало, а в голове звучала тревожная музыка – летучее стаккато на скрипке и фортепьяно, а потом вступили барабаны…
***
В дверях барака он столкнулся с Хоакином.
– Что там? Как ты? – и без того большие глаза мальчика стали огромными. – Я хот-тел… Меня не п-пустили!
– Всё в порядке. Не бойся, – проговорил Диего и, слегка пошатываясь, двинулся к своим нарам. Хоакин судорожно выдохнул и побежал за ним.
– Один из т-тех вернулся… и они с Абьесто у-ушли! Только что…
Добравшись до своего места в углу, бард сел на одеяло и уставился в стену. Хоакин плюхнулся рядом.
– Что они с-сделали? Что ты с-сделал?!
В бараке стоял привычный гул голосов, но до Диего все звуки доносились как сквозь вату. Он зажмурился, почувствовав жжение в глазах. До этого он не раз дрался в поединках, в том числе и в круге на ножах. Но вот так убил человека – впервые в жизни.
– Я… Ничего, Хоакин, всё в порядке, – он говорил тихо, старясь, чтобы голос не дрожал.
– Как же н-ничего! У тебя кровь!.. – крикнул мальчик и тут же осёкся, зажав ладонью рот.
– Тише! – Диего дёрнул его за рукав, заставив упасть на койку. – Я… Мне пришлось убить, Хоакин. Другого выхода не было. Эти сволочи не оставили мне выбора. И я надеюсь, что теперь к тебе поостерегутся вязаться.
– А как же ты? – одними губами прошептал мальчик.
Эль Драко только плечами пожал. Слова были ни к чему, оба понимали, что никто ему этого с рук не спустит, и никто не будет принимать во внимание, что он защищался, что он был один против троих…
Диего словно наяву услышал злорадный голос Груэсо: «Заковать! Десять ударов и карцер!». Он внутренне содрогнулся и подумал, что ещё одну порку и пребывание в карцере… интересно, сколько ему назначат на этот раз: снова неделю, а может быть две, или вовсе луну… он вряд ли переживёт. А потом внезапно вскинул голову и сказал:
– Хоакин, хочешь я для тебя спою?
– Ч-что? – парнишка поперхнулся. – Но ведь г-господин Г-груэсо п-приказал…
Диего яростно сверкнул глазами:
– Никто не смеет мне приказывать! – он вскочил на ноги и рассмеялся: – Пропадать – так с музыкой! Господа!.. – он в два прыжка оказался в центре барака, и все взгляды невольно обратились в его сторону. – Господа, вы все приглашаетесь на концерт всемирно известного барда, легенды континента, великого, непревзойдённого Эль Драко! – выкрикнул он дежурную фразу, которой Пуриш начинал все его концерты.
– Ты с ума сошёл?! – Абьесто сделал попытку остановить взбунтовавшегося барда, но заключённые тут же оттёрли его к стенке, окружили Диего плотным кольцом, оставив ему, тем не менее, достаточно места, и неистово захлопали, засвистели, застучали по полу.
Эль Драко широко улыбнулся, раскланялся благодарным зрителям и сказал:
– Уважаемая публика, прошу прощения, что без аккомпанемента. Как вы понимаете, гитары у меня нет… – лёгкая тень пробежала по его лицу, но он встряхнулся и продолжил: – Однако я надеюсь, что это не испортит вам впечатления.
– Нет! Не испортит! Давай, Эль Драко! Задай жару, жги!..
Он вдохнул поглубже, закрыл глаза, а в следующую секунду барак наполнил совершенный, божественный голос.
…И снова языки невидимого пламени взвились вокруг певца, и почти физически ощутимая волна эманации захлестнула тесное пространство…
Кажется, он никогда не пел более вдохновенно, чем сейчас, в тёмном лагерном бараке. И люди внимали великому барду, не смея шелохнуться, замерев в восхищении перед великим Искусством.
***
– И что нам делать? – начальник лагеря тяжело протопал к своему креслу и рухнул на него всем весом. Кресло жалобно заскрипело, но выдержало.
Едва услышав об убийстве, Груэсо в сердцах выругался и понял, что бессонная ночь ему обеспечена. И его заместителю тоже. Конечно, в лагере случалось всякое, и убийства в том числе, но всё же это было скорее исключением из правил и требовало сурового наказания. Вот тут-то и возникала проблема.
– Президент приказал пока его не трогать, но убийство... Мы не можем закрыть на это глаза. Сколько дней прошло с предыдущего наказания? Десять?
– Двенадцать, – поправил Мальвадо. – Да чего вы так переживаете? Президент сказал – немного, так что двенадцати дней вполне достаточно. Да и что за наказание – всего-то неделя работы в кандалах...
– Я переживаю? – вздёрнул брови Груэсо. – Ещё скажи, что я волнуюсь за этого мальчишку!
Заместитель непочтительно хмыкнул.
– А разве нет? Вам же нравятся его песни!
– Да. И что? Тебе они тоже нравятся!
– Конечно. По ним весь континент с ума сходит. По ним и по самому́ барду, который их пишет и поёт. Но теперь он – государственный преступник!
– Сам виноват, – буркнул Груэсо. – Нечего было отказываться сотрудничать с властями.
– Знаете, а если бы он согласился, я бы перестал его уважать, – неожиданно произнёс Мальвадо.
– Зря я с тобой спорил. Ты знал, что он не станет петь!
– Предполагал. Этот парень послал и министра, и президента. Поэтому странно, что не предполагали вы. Но как он вёл себя у столба – это даже меня удивило.
– Однако же ты выиграл, – недовольно пропыхтел Груэсо. – Я даже подумать не мог...
– Появился шанс отыграться. Не желаете? – предложил Мальвадо. – На этот раз будет десять ударов? Ставлю те же пять золотых, что он не закричит.
– Нет уж, уволь, – поморщился начальник лагеря. – Теперь я уже ни в чём не уверен. Возможно, он и закричит, но рисковать деньгами больше не хочу. Разве что... – он на миг задумался, подперев голову похожими на сардельки пальцами. – Разве что поручить это не старшему по бараку, а...
– Ферозу? – голос Мальвадо слегка дрогнул. – Зачем? Хотите, чтобы парень потом целую луну в лазарете отлёживался?
– Погоди… – Груэсо повернулся к окну и прислушался. – Что это?..
Заместитель замолчал, а потом неожиданно рассмеялся:
– А сами не слышите? Это песня лучшего барда континента! Он… простите, он и вас послал! Попробуете ещё раз запретить?
Груэсо побагровел.
– Убийство и повторное нарушение режима – двадцать ударов. И бить будет Фероз. Этот гадёныш на всю жизнь запомнит, как!.. – он задохнулся на полуслове и принялся неуклюже выбираться из кресла. – Зови Педасо! Немедленно!
Мальвадо на мгновение задержался, словно собирался возразить, но потом коротко кивнул и вышел, тихо притворив за собой дверь. Когда начальник был в таком состоянии, с ним лучше было не спорить.
12.
Всю ночь Диего не мог сомкнуть глаз. Во время своего импровизированного концерта он каждую минуту ожидал, что в барак ворвутся охранники, скрутят его и поволокут к столбу, но, к его удивлению, ничего подобного не произошло. Наплевав на вечернюю поверку и отбой, он пел долго и вдохновенно, как в последний раз. А ведь вполне возможно, что он и был последним...
читать дальшеГде-то на третьей песне в бараке появился Санадор и тоже попытался его остановить, но Эль Драко только мотнул головой, и доктор, смирившись, присоединился к слушателям, которых опять собралась уже целая толпа. Увидев слёзы в его глазах, Диего ободряюще улыбнулся, тряхнул головой, словно отбрасывая назад бардовскую чёлку, и запел ещё вдохновеннее.
Раз лагерное начальство ничего не предприняло сейчас, значит, это случится утром. А ведь он теперь ещё и режим нарушил. Повторно. Так что десятью ударами точно не обойдётся. Сколько же будет? Двадцать? Двадцать пять? А если ещё и карцер...
Теперь, лёжа на жёсткой койке и слушая сопение и похрапывание соседей по бараку, Диего никак не мог избавиться от навязчивого воспоминания. За всё время его пребывания в лагере, наказаний у столба было, включая его собственное, всего три. И последнее – не далее, как несколько дней назад. Несчастному из соседнего барака было назначено десять ударов. И Диего никак не мог забыть выражения ужаса на его лице, когда он увидел, кто будет его бить. А ведь на первый взгляд в этом человеке не было ничего страшного: лет тридцати, среднего роста, не слишком мускулистый, с довольно симпатичным лицом. Вот только его улыбочка Эль Драко совсем не понравилась, а выражение глаз до жути напомнило советника Блая...
– Фероз! – прошептал стоящий рядом заключённый, и в его голосе бард уловил такой же животный ужас.
Он отвернулся, чтобы не видеть избиения, но истошные крики наказуемого до сих пор звенели у него в ушах...
Чуть позже он узнал, что Фероз – один из надсмотрщиков, при необходимости с удовольствием исполняющий обязанности лагерного палача.
Перед самым подъёмом он поднялся и тронул за плечо Хоакина. Мальчик распахнул глаза сразу, как будто и не спал вовсе, и приподнялся на локте.
– Тише, – прошептал Диего. – У меня к тебе просьба, Хоакин.
– Всё, что х-хочешь.
Парнишка смотрел на него преданными глазами, и Диего отчего-то стало не по себе, заныло под ложечкой. Он сглотнул и сказал:
– Ты должен мне пообещать, что пока… меня не будет рядом, ты сделаешь всё, чтобы остаться в живых, целым и невредимым. Слышишь, Хоакин. Поклянись, что не дашь себя в обиду.
– Д-да… да, я обещаю, – мальчик кивнул головой. – Не б-бойся, со мной ничего н-не с-случится, л-лишь бы т-ты вернулся.
Никто из них не питал иллюзий насчёт будущего, но жить всё равно хотелось, а ещё очень хотелось надеяться на лучшее. Диего невесело усмехнулся и вытащил заветный гвоздь.
– Возьми и сохрани его для меня.
Хоакин только молча кивнул и сжал в кулаке длинный холодный стержень.
А утром, во время поверки, произошло то, чего ожидали все, и никто этому не удивился. Начальник охраны Педасо д’Алькорно хрипло выкрикнул:
– Номер 1855, выйти из строя!
Диего глубоко вздохнул и сделал два шага вперёд. Вытянулся в струнку, устремил немигающий взгляд прямо перед собой, и затылком почувствовал сотни устремлённых на него взглядов.
– Приказ начальника лагеря господина Груэсо: двадцать четыре часа у столба, двадцать ударов кнутом и четыре дня карцера. Экзекуция начнётся после вечерней поверки, в связи с чем она объявляется общелагерной. Заковать!
Площадь изумлённо притихла: чтобы после пяти ударов следовало сразу двадцать – такого в лагере не было ещё никогда.
Два дюжих солдата сорвали с Диего робу и вздёрнули руки над головой. Кандалы с похоронным звоном защёлкнулись на запястьях.
Пятнадцать часов ожидания – целый день под палящим солнцем, потом кнут, и ночь здесь же, у столба. А потом четыре дня в тёмном, холодном, тесном колодце… Эль Драко содрогнулся, упрямо вскинул голову и закусил губу. Не дождутся! Он выдержит всё. Он обязан защитить Хоакина.
Этот день, казалось, никогда не кончится. Солнце жарило беспощадно, пот заливал глаза, руки давным-давно онемели, кровь стучала в висках, а может быть, это музыка билась – суровая, мятущаяся, с рваным ритмом, словно безумная раненая птица, что ударяется в стекло маяка посреди урагана.
Всё-таки днём стоять вот так прикованным к столбу было гораздо тяжелее. А время как будто остановилось. Солнце стояло в зените как приклеенное и отказывалось клониться к закату. Хотя Эль Драко и сам не знал, чего он больше желает – чтобы поскорее наступил вечер, или чтобы он никогда не наступал. Один из солдат сказал ему, что на этот раз бить его будет не Абьесто.
– Не завидую тебе, парень, – сказал охранник, подтягивая цепь. – Фероз тот ещё мясник...
От этих слов Диего замутило, и он едва сдержал стон. Конечно, за то, что он сделал, за неповиновение, почти открытый бунт, ничего другого он и не ждал.
Наконец день начал меркнуть. Когда сгустились сумерки и лагерный двор залил красноватый свет масляных фонарей, заключенные выстроились на вечернюю поверку. И после ещё почти часа ожидания, когда последний номер отозвался традиционным «здесь», Педасо так же громко возвестил:
– За повторное нарушение режима, за подстрекательство к мятежу, за грубое неповиновение и неуважение к власти, номер 1855 будет подвергнут публичной порке. Фероз, приступай.
Диего внутренне содрогнулся, но и… удивился. Про убийство не было сказано ни слова. Странно. Как будто власти решили его замять. Пожалели барда? Вряд ли. Скорее всего, Груэсо получил какой-то приказ.
Диего поднял голову. Фероз неспешно приближался к нему, поигрывая плетью и улыбаясь. Плеть, не кнут. В первый момент Эль Драко вздохнул с облегчением, но тут же его глаза расширились, когда он как следует разглядел то, что держал в руках наёмник. Не просто кожаная плеть – это был многохвостый воловий бич с острыми металлическими зубцами на конце каждого хвоста. Два, возможно – три удара достаточно, чтобы глубоко разорвать кожу и вызвать сильное кровотечение.
Сквозь шум в ушах бард услышал слова Мальвадо:
– Итак, господин Груэсо, вы намерены спорить?
– Ставлю десять золотых, что он завопит на втором, максимум – на третьем ударе, – азартно проговорил начальник.
Диего сглотнул и часто задышал, отчаянно ища причину, которая позволила бы ему выдержать то, что ему предстоит. И честно говоря, ему было уже всё равно, выиграет Груэсо или проиграет. Двадцать ударов, да ещё таким бичом. Небеса! Как он это переживёт?
– Ну что, красавчик, игра начинается, – Фероз широко улыбнулся и почти дружески хлопнул его по плечу, восторженно причмокнув языком при виде хинской татуировки.
А в следующую секунду свистнул бич. Такой боли Диего прежде не испытывал никогда. Тело его инстинктивно выгнулось, сопротивляясь крику, который, казалось, хотел вырваться из самой души. Он до крови прокусил губу и сам не понял, где и как нашёл силы промолчать…
Второй удар… Третий… Четвёртый…
Вся площадь замерла, следя за каждым падением бича, ожидая, когда же раздастся крик. Груэсо нетерпеливо подался вперёд, впившись глазами в прикованного к столбу барда, чью спину пересекали всё новые кровавые полосы. Происходящее не укладывалось у него в голове.
Пятый… Шестой… Седьмой…
По рядам заключённых пронёсся удивлённый шёпот, а потом снова установилась гробовая тишина, прерываемая лишь свистом бича и судорожными, хриплыми вдохами Диего.
Хоакин беззвучно плакал и вздрагивал от каждого удара вместе с ним. Стоящий неподалёку Санадор бессильно сжимал кулаки и ругался сквозь зубы.
Восьмой… Девятый… Десятый…
– Ублюдок, – прошипел Фероз, и в мёртвой тишине его слова услышали все. – Ты закричишь, не сомневайся!
Его самолюбие было уязвлено. Он заставлял кричать даже матёрых уголовников, но чтобы какой-то певчишка…
Следующий удар лёг ниже – палач искал ещё не повреждённую плоть.
Кровь стекала по спине Эль Драко, смешиваясь с по́том, алые струйки бежали с ободранных ладоней вниз по рукам, но он только ещё крепче стискивал цепи, почти вися на них – подгибались ноги. И упрямо молчал, проглатывая каждый готовый вырваться крик. В голове шумело, ресницы намокли от выступивших из-под зажмуренных век слёз.
Одиннадцатый… Двенадцатый… Тринадцатый…
– Хватит, – вдруг проговорил Мальвадо. Возможно, он и сам не осознавал, что сказал это, но Груэсо удивлённо и недовольно покосился на своего заместителя.
Четырнадцатый… Пятнадцатый…
– Достаточно!
Фероз нехотя опустил бич и с недоумением оглянулся на начальство.
– Мне прекратить?..
Груэсо досадливо поморщился, но кивком головы подтвердил приказ Мальвадо, и палач разочарованно вздохнул. Игра не получилась. А ведь казалось, что на этот раз будет так просто – ведь перед ним всего лишь бард! Один-два удара – и ласкающий душу крик вырвется из горла жертвы…
Диего бессильно уронил голову, ноги окончательно отказались служить, и он повис на впившихся в только недавно зажившие запястья цепях. Он дышал часто, втягивая воздух сквозь сжатые зубы. И не верил, что смог это выдержать.
– Ничего, в следующий раз завопишь, – прошипел палач.
– Пошёл ты… – не поднимая головы, прохрипел Диего.
– Ах ты, ще…
– Я сказал, достаточно, Фероз! – раздался рядом голос Мальвадо, и палач, выругавшись, отошёл. Он проиграл вчистую. Как и господин Груэсо.
– Разойдись! – услышал Эль Драко как сквозь вату.
Последовал топот множества ног, и вскоре площадь опустела.
А через несколько минут он услышал поскрипывание шагов по гравию.
– Диего, – тихий голос, полный сострадания. – Прости, прости меня…
– За что, Фидель? Ты ни в чём не виноват, – выдохнул он хрипло, голос плохо слушался. – Только я один…
– Вот, выпей.
Он почувствовал у своих губ край кружки, сделал судорожный глоток и закашлялся.
– Ч-что это?
– То, что тебе сейчас нужнее всего. Пей! – приказал доктор.
Огненный клубок прокатился по пищеводу и разлился горячей волной в желудке.
– Вот так. А половину – на спину.
На этот раз Диего не удержался и коротко вскрикнул.
– Извини. Но это поможет остановить кровь и избежать заражения. Я сегодня же поговорю с Груэсо. Скажу, что карцер тебя убьёт.
– Лучше смерть, чем такая дерьмовая жизнь, – горько проговорил Диего.
– Смерть нельзя исправить, а пока ты жив – есть надежда…
«Надежда? Какая надежда?» – хотел спросить бард, но не успел.
– Эй, что вы тут делаете? – грубый окрик заставил их обоих вздрогнуть.
– Уходи, Фидель, – прошептал Диего.
– Я проходил мимо, – бросил через плечо Санадор и спрятал кружку в складках плаща.
– Вот и проходите… мимо, господин доктор, – охранник сурово сдвинул брови. – Не велено с заключённым разговаривать.
– Я уже ухожу.
Шаги друга стихли. Диего остался один. Сознание помутилось, и он был рад провалиться в эту благословенную тьму.
Автор: Tabiti
Соавтор: Elika
Название: Жизнь, сгоревшая в Огне
Главные герои: Диего в бытность свою Эль Драко
Категория: джен
Жанр: психология, ангст, экшен, драма
Рейтинг: R
Размер: макси...
Жизнь, сгоревшая в Огне, главы 1 и 2
Жизнь, сгоревшая в Огне, главы 3 - 5
Жизнь, сгоревшая в Огне, главы 6 - 8
9.
Его разбудил доктор. Он ни свет, ни заря открыл дверь в камеру-палату и, тронув пациента за плечо, мягко проговорил:
– Как вы себя сегодня чувствуете? Я вижу, вам уже лучше. Очень хорошо, а теперь давайте займёмся вашими ранами.
Не успел Диего прийти в себя, а врач уже ловко орудовал своими инструментами и всё время болтал при этом:
читать дальше– Кстати, меня зовут Санадор, Фидель Санадор. Вы можете обращаться ко мне по имени. Я несколько лет назад был в Поморье и попал на ваш концерт, маэстро. Честно скажу, я был в полном восторге. Никогда не слышал подобного исполнения. Вы не просто талант, вы гений, маэстро… Тише-тише. Вам не больно, совсем не больно. Я знаю, когда бывает больно. Ну вот и всё.
Диего крепко закусил угол подушки, чтобы позорно не заорать. Когда доктор наложил тугую повязку, он выдохнул сквозь зубы:
– Спасибо.
– Ну что вы, это моя работа. И не забывайте принимать лекарство. Я оставляю вот здесь, на столике, где и прежде. И нечего морщиться. Я понимаю, что микстура горькая, зато очень эффективно борется с воспалением и лихорадкой, и вы быстрее встанете на ноги. Что ж, пока позвольте откланяться.
Он уже развернулся, чтобы уйти, когда Диего внезапно встрепенулся:
– Доктор, постойте.
– Да? – Санадор тут же обернулся.
– Тот человек, что с ним? Я хорошо знал его когда-то. Его зовут Сантьяго…
– И он тоже очень талантливый бард, как и вы, – доктор тяжело вздохнул и с состраданием посмотрел на койку в углу. Пациент лежал, не двигаясь – то ли глубоко спал, то ли был без сознания. – Я сожалею, что вам пришлось встретиться со своим другом при таких печальных обстоятельствах. И, что ещё печальнее, ничем не могу вас обнадёжить. Сантьяго умирает…
Диего вздрогнул и уставился на Санадора немигающим взглядом:
– Что с ним произошло?
Доктор присел на краешек кровати, нахмурился и тяжело проговорил:
– Что может произойти здесь с человеком, который не желал покориться…
– Он мне сказал, что дважды пытался бежать, – тихо сказал Диего.
Санадор кивнул:
– Да. И после первой попытки тоже оказался здесь. Но на этот раз охранники над ним всласть поиздевались – отдали его заключённым поразвлечься, и к тяжелой черепно-мозговой травме и лихорадке добавились… иные повреждения.
– Какие? – выдохнул Диего с ужасом.
– Вы же не маленький, сами, наверное, успели заметить, что в лагере нет женщин, а заключённые… они разные бывают, – Санадор покусал губы. – Когда они, наконец, натешились, Сантьяго был уже едва жив. Но самое страшное, что после этого он сдался, потерял желание жить. Он не борется. Я сделал всё, что в моих силах, но, к сожалению, больше от меня ничего не зависит.
– И сколько, по-вашему, ему осталось?
Доктор пожал плечами:
– Считанные дни. Он угасает на глазах. Может быть, вы попробуете его как-то встряхнуть? Только, ради всех богов, не упоминайте о его травмах…
– По-вашему, я полный болван?! – вспыхнул Диего и дёрнулся, чтобы вскочить на ноги.
Сильные руки удержали его на месте:
– Прошу простить меня. Я вовсе не желал вас оскорбить.
К сожалению, Санадор оказался прав. И даже более чем. Сантьяго умер следующей ночью, так и не приходя в сознание. Утром пришли охранники и унесли тело.
Диего долго лежал, пялясь в пол (лежать приходилось на животе), и думал о том, что жизнь – дерьмо, и власти – дерьмо, все вместе и каждый в отдельности. Он посылал проклятия и Гондрелло, и министру изящных искусств, и Блаю, и молча кусал губы от бессилия и невозможности что-либо изменить.
А потом пришёл доктор. Он принёс одежду, а то пациент-заключённый так и валялся в кровати абсолютно голый. Диего тут же натянул полосатые штаны и почувствовал себя гораздо уютнее. А потом они с Санадором вновь долго разговаривали. Оказалось, что у них даже есть общие знакомые и в Мисталии, и в Поморье, и в Ортане. Санадор оказался не только горячим поклонником таланта самого Эль Драко, но и несравненной Алламы Фуэнтес.
– Я очень надеюсь, что когда-нибудь снова побываю на вашем концерте, маэстро.
Диего невесело усмехнулся и сказал:
– Я тоже на это надеюсь.
***
Несмотря на то, что Груэсо велел выкинуть Эль Драко из лазарета через неделю, он провёл там десять дней, и в этом ему помог доктор Санадор, оказавшийся по-настоящему душевным человеком. Он приходил дважды в день, менял повязки и поил пациента горькими отварами. На шестой день зашил самую глубокую рану от кнута на спине, сочтя, наконец, что она достаточно очистилась. А утром седьмого дня в лазарет явился лично Мальвадо и, громко топая грязными ботинками по только что вымытому дежурным заключённым полу, ввалился в палату.
– Вста-ать! – рявкнул он так, что у Диего заложило уши. Мелькнула было мысль не послушаться, но он прогнал её и, откинув одеяло, поднялся с койки.
– Повернись, – приказал заместитель начальника лагеря, остановившись в двух шагах от него.
Эль Драко сжал зубы и подчинился. Когда грубые руки сорвали со спины повязку, он только вздрогнул, но не проронил ни звука.
– И что ты до сих пор здесь прохлаждаешься? – рыкнул Мальвадо. – Чтобы сегодня же вышел на работу!
Хлопнула дверь, в палату вошёл доктор.
– Я только вчера зашил ему рану, которая перестала гноиться, – спокойно сказал он и ободряюще улыбнулся пациенту. – Если сегодня он выйдет на работу, завтра снова окажется здесь.
Заместитель нахмурился.
– Господину Груэсо это не понравится, – наконец буркнул он. – Ладно, доктор, вам виднее. Даю ещё два дня. Два, и ни минутой больше, слышите?
Развернувшись на каблуках, он направился к двери.
– Три, – бросил врач ему в спину.
Мальвадо остановился и обернулся, словно не веря своим ушам.
– Простите, что?..
– Три дня, – повторил Санадор. – Раньше я швы не сниму.
Заместитель раздражённо нахмурился, но вынужден был кивнуть.
– Хорошо, три. Но если ровно через три дня я не увижу его на утренней поверке, он сильно об этом пожалеет. И вы, доктор, тоже.
– Вы мне угрожаете? – поднял брови тот. – Не забывайте, господин Мальвадо, что я не ваш заключённый!
– Вы – нет, – хищно осклабился заместитель. – А вот он – да. И если не хотите видеть новые мучения своего пациента, позаботьтесь о том, чтобы он поскорее приступил к работе!
Он метнул злобный взгляд на Диего и вышел. Бард выдохнул и опустился на край койки. Врач подошёл и мягко развернул его спиной к себе.
– Вот же мерзавец! – тёплые пальцы осторожно пробежались по его спине. – Не волнуйтесь, вы сильный, на вас всё хорошо заживает. Мы успеем.
– Спасибо, – сказал Диего. – Если я и волнуюсь, то только за вас. Он вам точно ничего не сделает?
– Нет. Как я уже сказал – я не заключённый. Единственное, что мне может грозить – это увольнение с работы. Но Груэсо не может единолично принять такое решение, он должен обязательно согласовать его с моим непосредственным начальством. А это главврач клиники, к штату которой я отношусь, и мы с ним хорошие друзья.
– А как же тогда вы сюда на работу попали? – не без удивления спросил Диего.
– Хотите верьте, хотите нет – сам попросился. До меня здесь медик-заключённый работал, сами понимаете, как. И смертность среди узников была такая, что высокое начальство-таки спохватилось и принялось срочно искать нормального врача. Я и согласился. Заключённые ведь тоже люди. А иногда среди них и такие, как вы, попадаются… маэстро.
Эль Драко проглотил внезапно образовавшийся ком в горле и благодарно сжал руку врача.
***
Утром десятого дня доктор снял Диего швы, наложил свежую повязку, и тот, получив одежду, поспешил на утреннюю поверку. Чувствовал он себя на удивление неплохо, и всё благодаря волшебным рукам врача, целебным отварам и приличному питанию в лазарете.
– Номер 1855!
Ох, это же его вызвали! За две с лишним недели уже успел отвыкнуть…
– Номер 1855! – снова раздражённо выкрикнул Абьесто.
– Здесь, – отозвался Диего и внезапно поймал взгляд Мальвадо. Тот, заложив руки за спину, наблюдал за перекличкой. Встретившись глазами с только что вернувшимся из лазарета заключённым, он как-то нехорошо усмехнулся – будто оскалился, приподняв верхнюю губу.
Эль Драко сделал вид, что ничего не заметил, и перевёл взгляд на старшего по бараку, но сердце тревожно трепыхнулось. Что эти сволочи ещё задумали?
После скудного завтрака, который, после вполне приличной кормёжки в лазарете, Диего с трудом заставил себя проглотить, всех погнали на работу.
***
Шахта на территории лагеря была не слишком глубокой – в пределах пятисот локтей. На нижних уровнях нередко случались обвалы, и работали там, как правило, провинившиеся заключённые. В первую неделю Диего повезло: глубоко его не загоняли. Но теперь он оказался хоть и не на самом дне, но всё же ниже среднего уровня. Что ж, по крайней мере, обошлось без кандалов.
На то, что некоторые заключённые почему-то работают в оковах, он обратил внимание в первый же день пребывания в шахте. И ему объяснили, что это ещё один способ наказания провинившихся. Конечно, не такой суровый, как кнут и карцер, но тоже довольно эффективный и болезненный. Особенно если принимать во внимание количество дней, на которые налагалось наказание. Потому что кожа на запястьях и щиколотках, как правило, стиралась до крови уже к концу первого дня, и если кандалы не отменяли, перевязки помогали мало. И недели не проходило, как провинившийся уже не мог сдерживать ругательства и стоны, и готов был на всё, лишь бы его освободили от наказания.
Вот и на этот раз в забое рядом с Эль Драко оказался здоровенный детина в цепях, с нашитыми на тюремную робу жёлтыми треугольниками. Его угрюмую рожу уродовал совсем свежий багровый рубец, отчего рот казался перекошенным. Недобро зыркнув на соседа из-под кустистых бровей, детина привычно и, несмотря на кандалы, без видимых усилий замахал киркой.
– За что тебя? – спросил Диего.
Детина смерил его мрачным взглядом и, не ответив, снова принялся долбить камень. Неразговорчивый тип оказался.
Эль Драко тоже не стал набиваться на общение и принялся за работу.
К вечеру у него болели все мышцы, а повязка на спине промокла от пота и частично сползла. После сигнала об окончании работы, он вместе со всеми поспешил в помывочную. Сегодня был как раз день помывки, который выпадал обычно раз в две-три недели, хотя иногда лагерное начальство, сжалившись над заключёнными, или, что вероятнее, само устав от нестерпимой вони, устраивало подобные помывки и чаще. Каждому бараку была выделена комната в общей бане, но мыться приходилось группами по десять человек, больше не помещалось. И если кто-то не успевал до ужина – так и оставался в грязи и поту ещё невесть на сколько дней. Поэтому матёрые уголовники оттесняли более слабых в конец очереди и нагло пролезали вперёд. Но больше всего Диего возмутило то, что охрана смотрела на это сквозь пальцы.
Окончательно его терпение лопнуло, когда один из мордоворотов, с татуировкой на груди, так оттолкнул Хоакина, что бедный парнишка чуть с ног не полетел.
Словно со стороны Эль Драко услышал собственный голос:
– Эй, поосторожнее!
– Че-го? – протянул верзила, лениво оборачиваясь. – Это ты мне?
Роста в нём было почти пять локтей, мощный торс, бугрящиеся мышцами руки и ноги, и при этом нелепо маленькая голова на толстой шее.
– Тебе, – сказал Диего, краем глаза отметив, что все вокруг замерли. Даже охранники с любопытством прислушались, вытянув шеи. Мать их растак!.. И это они обязаны тут за порядком следить!
Верзила сперва онемел от такой неслыханной наглости со стороны новичка, а потом вдруг расплылся в улыбке:
– Ну конечно! Так, мужики, он здесь стоял, ясно? Ты не понял?! – рявкнул он на что-то вякнувшего было парня со шрамом на плече. – Я сказал, он со мной!
И бесцеремонно указал Диего на место позади себя в очереди. Тот отрицательно качнул головой и показал на Хоакина:
– Здесь стоял он.
Верзила смерил обоих оценивающим взглядом и неожиданно кивнул:
– Вы оба, – и зыркнув на остальных, ещё раз прикрикнул: – Ну чё уставились, как стадо баранов?! Расступитесь, видите, эти двое тут стояли!
Очередь послушно потеснилась.
Хоакин испуганно посмотрел на Диего и, быстро-быстро замотав головой, сорвался с места. Но тот перехватил его за руку, шепнул:
– Не бойся, – и подтолкнул вперёд.
Почувствовав, как мальчишку сотрясла дрожь, он выдохнул ему в ухо, так тихо, чтобы никто больше не услышал:
– Они не посмеют тебя тронуть.
Но соседи всё-таки слышали, и Диего понял это, увидев гаденькие ухмылки на рожах. Он скрипнул зубами и постарался взять себя в руки. Что бы ни было, Хоакина он тронуть не позволит!
Наконец их в составе очередного десятка запустили в помывочное отделение – довольно просторную камеру с огромной лоханью посредине. До них здесь побывали уже тридцать человек, поэтому вода, которая плескалась в этом исполинском корыте, была мутно-серой, на поверхности плавал мусор, какие-то обрывки, комочки слизи… Диего замутило. Он даже подумал о том, не лучше ли вовсе остаться так, как есть, чем мыться в этой грязи. Да и мыться – громко сказано. Заключённые стаскивали с себя робы и плескали вонючей жидкостью на тело. Давешний мордоворот так и вовсе скинул с себя всю одежду и забрался в лохань целиком, покряхтывая от удовольствия. Странно, и как это он не удосужился пролезть в первом десятке?
– В-в-он, с-смот-три, к-к-к-ажется, по-по-по-с-с-вободнее, – шепнул Хоакин и потянул Диего в самый дальний угол.
Как ни противно было, но Диего всё же заставил себя снять робу и, морщась, принялся отмачивать въевшуюся в кожу металлическую пыль и грязь. Минут через десять с водными процедурами было покончено, и охранники с грубыми окриками вытолкали их партию наружу. Диего заметил, как несколько заключённых покосились на них с Хоакином. Нехорошее предчувствие кольнуло душу.
И предчувствие это не замедлило сбыться. Он проснулся резко, как от толчка. Распахнул глаза. Барак спал, но что-то всё-таки было не так. Диего прислушался и уловил какие-то странные звуки, похожие на шум борьбы. Да, именно! Хоакин! Не медля больше ни секунды, он вскочил на ноги и кинулся туда, откуда доносились сдавленные крики.
На воротах барака не было стражи. Солдаты дежурили на вышках и обходили дозором периметр и территорию лагеря. У каждого патруля были собаки, в большинстве своём огромные поморские волкодавы, специально натасканные ловить беглецов. Поэтому, наверное, и случаев побега в лагере практически не было.
Но сейчас Диего не думал ни о солдатах, ни о псах – он слышал крик о помощи и мчался на зов, что есть мочи.
Он распахнул двери туалета и застыл… но только на мгновение. Два дюжих бугая скрутили Хоакина, заломив ему руки, а третий, тот самый верзила из помывочной, стоял рядом, уже спустив штаны. Кровь бросилась Диего в голову, он закричал как безумный, ненависть затопила всё его существо. Он прыгнул, вскинув ногу. Мордоворот тут же упал, схватившись за причинное место, скорчился на полу и заскулил. Развернувшись, Диего впечатал кулак в перекошенную рожу второго. Но третий оказался проворнее. Выпустив парнишку, он кинулся на барда. Эль Драко даже не успел сообразить, каким образом пол внезапно встал дыбом и ткнулся ему в нос. Он попытался вскочить на ноги, но тут на помощь приятелю подоспел тот, кому Диего разбил лицо. Удары обрушились на него со всех сторон, но он почти не чувствовал боли – только ярость.
– Сволочи! Подонки! Оставьте его!!! – голос Хоакина сорвался на визг – от пережитого стресса он даже заикаться перестал.
Откуда и силы взялись? Худенький мальчишка внезапно превратился в разъярённого дикого зверька. Он, как безумный, бросился в драку. Ударил одного, развернулся, тут же двинул локтем в подбородок второму. Эль Драко воспользовался секундной передышкой, вскочил на ноги и кинулся на помощь. Тело само вспомнило уроки отца: именно он когда-то учил маленького Диего основам рукопашного боя, а много позже, уже будучи знаменитым бардом, он понахватался приёмчиков у самых разных людей, с которыми сталкивала его жизнь. И сейчас, в этой схватке, вспомнил, кажется, всё, чему когда-то научился.
Драка была короткой. Не прошло и минуты, как двое верзил вывалились из дверей туалета, волоча на себе третьего, который сам был уже не в состоянии передвигаться.
Диего и Хоакин, тяжело дыша, переглянулись и улыбнулись друг другу.
– Спас-сибо, что вступ-пился за меня, – проговорил Хоакин. Его трясло, как в лихорадке, но зато теперь он почти не заикался. Парнишка удивлённо посмотрел на свои руки, которые только что раскидывали громил, а теперь дрожали, и вдруг заплакал, как маленький, размазывая по щекам слёзы. – Они теперь не оставят нас в п-покое. И что нам д-делать?
Диего вздохнул, обнял его за плечи и тихо проговорил:
– Выкрутимся как-нибудь. Главное, теперь нам надо всё время держаться друг друга. Выше голову, Хоакин. Ну что ты ревёшь, как девчонка, ты же мужчина.
Мальчик несмело улыбнулся, ещё раз всхлипнул и утёр нос.
– Да. Т-только нам надо где-то г-гвоздей найти.
– Гвоздей?
Хоакин кивнул:
– Чтобы защищаться.
10.
Прошло ещё несколько дней. Как ни странно, пока ни Диего, ни Хоакина никто не трогал. Громилы оклемались уже к утру, и все эти дни косились злобно, но почему-то не приближались. Это настораживало, но в то же время и вселяло надежду, что урок пошёл им впрок. Однако Диего постоянно был начеку.
читать дальшеВечером шестого после драки дня, когда заключённые уже вернулись с ужина, а время отбоя ещё не наступило, мальчик присел на нары Диего и, уставившись в пол, проговорил:
– М-можно тебя поп-просить…
– Конечно, – не понимая нерешительности друга, бард поощряющее улыбнулся.
– Я п-пойму, если ты откажешься… но…
– Да говори уже! – подтолкнул его Диего.
Хоакин поднял умоляющие глаза, набрал в грудь побольше воздуха и, наконец решившись, выпалил:
– М-маэстро, спойте, п-пожалуйста!
– Что?.. – растерялся бард. – Здесь? Сейчас?
– А к-когда? В шахте не споёшь, там п-пыль… А больше некогда…
Диего закусил губу. Петь хотелось до безумия, даже и без гитары. С самого момента ареста он подавлял в себе это желание. Так, может быть, хватит? Не для начальника лагеря с его приближёнными, а для себя и вот этого парнишки с грустными глазами…
И он запел – сначала негромко, но вскоре увлёкся, и его сильный классический баритон разнёсся по всему бараку. Постепенно все разговоры смолкли, и наступила полная тишина, в которой разносилась на крыльях песня. Бард закрыл глаза, он снова стоял на сцене, а вокруг было море людей, пришедших на его концерт. И в первом ряду радостно улыбались Мигель и Рикардо.
Эль Драко закончил одну песню, начал другую, потом третью…
– Что здесь происходит?!
Внезапный вопрос прозвучал, словно выстрел.
Песня прервалась. Диего вздрогнул и открыл глаза.
Барак был набит до отказа – похоже, сюда сбежались со всего лагеря. И не только заключённые – охранники тоже стояли вперемежку с ними. Многие теснились в дверях, да и снаружи, судя по всему, собралась изрядная толпа тех, кому места внутри уже не хватило.
Расталкивая не желающих расходиться людей, к Эль Драко с немалым трудом пробились Педасо, Мальвадо и даже сам господин Груэсо.
– Как ты смеешь нарушать лагерный распорядок? – уперев кулаки в бока, заорал начальник охраны.
Диего бросил взгляд на испуганно сжавшегося на краю нар Хоакина и встал.
– Я ничего не нарушал.
– Сейчас время вечерней поверки! И она не состоялась из-за тебя!
– Ты же говорил, что не поёшь, – пристально посмотрел на барда Мальвадо.
– Для вас – нет, – дерзко ответил Эль Драко. – Но сейчас я пел для друга.
– Неделя работы в кандалах, – бросил начальник лагеря. Невооружённым глазом было видно, что он кипит от ярости. – И если ты ещё хоть раз позволишь себе… нарушить распорядок – снова окажешься у столба!
Хоакин вскинулся, явно намереваясь что-то сказать, но Диего предостерегающе сжал его плечо и шепнул:
– Молчи.
– Но это же я в-вино…
– Молчи!
– А ну, всем разойтись! – рявкнул Педасо. – Живо, по баракам!
Толпа нехотя начала рассасываться. Смерив напоследок барда злобным взглядом, Груэсо развернулся на каблуках, сделав заместителю и начальнику охраны знак следовать за ним.
Когда в бараке остались только его обитатели, Хоакин пришёл, наконец, в себя и вскочил, даже не замечая скатившихся по щекам слёз:
– Эт-то же я виноват! Я т-тебя попросил!..
– Нет, – покачал головой Эль Драко. – Если бы я сам не хотел, я не стал бы петь.
– Но нак-казание…
– Брось. Даже не думай. И пошли они в драконью задницу со своим распорядком!
***
Вечером следующего дня, при виде стёртых до крови запястий друга, у Хоакина снова задрожали губы.
– Прекрати, – поморщился Диего. – Сколько раз мне повторять, что ты ни в чём не виноват?
– Но т-тебе же плохо!
– Мне плохо оттого, что ты плачешь. Не надо. Я тебя прошу.
Мальчик на миг зажмурился, смаргивая слёзы, и через силу улыбнулся.
– Я п-постараюсь.
А после ужина в барак пришёл доктор Санадор. Он принёс тёплую воду, мазь и бинты, тут же быстро и ловко обработал запястья и щиколотки Эль Драко и наложил повязки. Абьесто хотел было что-то сказать, но почему-то передумал и отвернулся, сделав вид, что ничего не заметил. Остальные заключённые, как ни странно, тоже дружно промолчали. Только давешняя троица мордоворотов недовольно зыркнула и, отойдя в другой конец барака, начала о чём-то негромко переговариваться.
– Спасибо, – поблагодарил доктора Диего и, не удержавшись, спросил: – Как вы узнали?
– Да что там узнавать! – махнул рукой Санадор. – Ты переполошил вчера весь лагерь. В барак я пробиться уже не смог, пришлось стоять в дверях, но слова Груэсо слышал прекрасно. Повязки не снимай, а завтра я снова приду.
– Боюсь, меня заставят их снять, – криво усмехнулся Диего.
Доктор нахмурился.
– Попробуй сослаться на меня. Или лучше я сам с ними поговорю!
– Не надо. Всё равно не поможет, а у вас будут неприятности.
Фидель сузил глаза:
– Не беспокойся об этом и запомни: если только кто-нибудь попробует приказать тебе, скажешь, что доктор Санадор велел не прикасаться к бинтам.
***
Перед тем, как надеть кандалы, Диего заставили снять повязки, чему он совсем не удивился, потому что ожидал этого. И, конечно, не подумал даже упоминать доктора. Не хватало ещё подставить Санадора. Что бы он там ни говорил, как бы ни храбрился, у Эль Драко не было никаких иллюзий насчёт лагерного начальства. И к вечеру второго дня на его запястья уже было страшно смотреть. Ноги пострадали меньше, а вот руки…
Тихо ругаясь сквозь зубы, бард попытался пониже натянуть рукава робы, чтобы не пугать Хоакина, но мальчишка уже успел всё увидеть.
– С-сволочи! – он сжал кулаки и оглянулся на здание администрации. В его глазах закипели злые слёзы. – К-как они могут!.. Так!.. Т-тем более, с тобой! Ты же…
– Тише, Хоакин, успокойся, – проговорил Эль Драко. – Не хватало ещё, чтобы и тебя наказали.
– Да п-плевал я на них! – вскинулся мальчик. Видимо, за последние несколько дней он уже дошёл до той степени отчаяния, когда, как говорится, море по колено. И становится уже абсолютно всё равно, что с тобой будет, лишь бы всё закончилось поскорее.
Пришедший сразу после ужина доктор Санадор, судя по его лицу, тоже с трудом удержался от крепких выражений.
– Завтра утром лично прослежу, чтобы не снимали! – в сердцах бросил он, наложив на раны мазь и чистые повязки.
Следующим утром он действительно явился ко входу в шахту и вновь перебинтовал Диего запястья и лодыжки, пока тот ждал своей очереди к охраннику, который надевал кандалы на провинившихся заключённых. Человек пятнадцать уныло ожидали, пока их руки и ноги не скуют железом, и с досадой и завистью поглядывали на любимчика доктора.
Потом очередь негромко заворчала. Но вслух возмущаться никто не рискнул: практически все они уже успели побывать в лазарете, и никто не гарантировал, что не окажутся там снова. А навлечь на себя гнев врача никто не хотел. А то в следующий раз и глазом не успеешь моргнуть, как окажешься на кладбище.
Фидель самолично проследил, чтобы охранники не смели прикасаться к повязкам.
– У меня приказ!.. – попробовал было возмутиться солдат.
Доктор обматерил надсмотрщика и зло бросил:
– А я тебе приказываю: не смей трогать повязки. Или, может быть, мне сказать начальнику лагеря, что ты подстрекаешь заключённых к тому, чтобы они подольше прохлаждались в лазарете? Посмотри сюда! – Санадор схватил Диего за руку и сунул её под нос опешившему охраннику. – Ты это видишь? Если он ещё хоть один день поработает без бинтов, то вечером окажется в лазарете. И будет есть свою баланду просто так, прохлаждаясь и ничего не делая. Ты этого хочешь, а? И что скажет господин Груэсо, когда я назову твоё имя? Ты меня понял?
Охранник испуганно заморгал и кивнул.
– Вот и отлично, – Санадор улыбнулся и хлопнул того по плечу. Потом незаметно подмигнул Диего и шепнул одними губами:
– Не волнуйся, я всё уладил.
Эль Драко только молча опустил ресницы, показывая, что понял. Он и без того ловил на себе злобные взгляды других узников, и по спине помимо воли пробегал неприятный холодок.
Санадор не уходил до тех пор, пока заключённые не скрылись в недрах шахты.
С повязками работать было гораздо легче, боль притупилась. Хотя через несколько часов работы они сбились и стали больше мешать, чем помогать.
А вечером опять пришёл доктор со своим саквояжем. Но едва он закончил обрабатывать раны Диего и собрался уходить, как в барак явился Груэсо в сопровождении своего заместителя.
– Господин Санадор? Мне доложили о том, что вы нарушаете должностные инструкции. В чём дело?
Доктор выпрямился.
– Мои должностные инструкции – помогать больным и раненым. Я их никогда не нарушал и не нарушу.
Груэсо поморщился.
– Но вы здесь!.. Почему без моего разрешения?
– Мне не требуется чьё-то разрешение, чтобы оказывать медицинскую помощь тем, кто в ней нуждается, – спокойно ответил врач.
– Я – начальник этого лагеря, – процедил Груэсо. – А господин Мальвадо – мой заместитель. И нравится вам это или нет, здесь распоряжаемся мы. Этот заключённый наказан. И в течение недели я запрещаю его лечить. Надеюсь, вам всё понятно, господин Санадор?
– Да как вы... – начал было доктор, гневно сузив глаза, но тут почувствовал на своём плече крепкую ладонь своего пациента.
– Не надо, – едва слышно шепнул Диего.
Санадор на миг запнулся, а потом кивнул:
– Да, господин Груэсо. Я ухожу. Но, надеюсь, после окончания наказания он сможет обратиться ко мне за помощью?
Полное лицо начальника расплылось в торжествующей улыбке:
– Вечером седьмого дня, не раньше.
Санадор, не торопясь, собрал свой саквояж и, повернувшись к выходу, столкнулся со стоящим рядом Хоакином.
– Ох, прости, – как-то неловко отступив в сторону, он направился к двери.
– А ты снимай это, – жирный палец Груэсо указал на только что наложенные доктором повязки на запястьях Эль Драко. – Живо!
Стиснув зубы так, что на скулах заходили желваки, бард начал разматывать бинты. Сперва на щиколотках, потом на запястьях.
– Молодец, – ухмыльнулся начальник лагеря. – Ты крепче, чем я ожидал, но всё же не настолько. Посмотрим, как долго ты продержишься.
Всё так же ухмыляясь, он покинул барак. Мальвадо последовал за ним.
Диего без сил опустился на нары и спрятал лицо в ладонях. И в самом деле, сколько он ещё сумеет продержаться? Да ещё и присматривать за Хоакином...
Словно услышав его мысли, мальчишка тронул его за плечо:
– Смотри!
– Что? – Диего нехотя поднял голову.
На ладони Хоакина лежали баночка с мазью и упаковка бинта.
***
– Докладывай, – невысокий худосочный человек в пышном камзоле с плохо скрываемым нетерпением посмотрел на своего помощника по информации.
– Простите, господин президент, – развёл руками тот, – но пока мне нечем вас порадовать. Мне так и не удалось узнать, куда исчезло состояние Эль Драко. Все его банковские счёта пусты. Обнулены подчистую. Всё, что нам осталось – это замок Муэреске, но он и так был конфискован властями ещё семь лет назад, когда Эль Драко и его мать покинули Мистралию.
– А его продюсер? – Гондрелло прищурился.
– Пуриш? Он исчез в тот же день, когда Эль Драко арестовали. Эта хитрая бестия нюхом чует опасность. Границы перекрыли сразу, но ему каким-то образом удалось ускользнуть.
– Каким-то образом, – президент скривился. – Знаете, Эверо, я начинаю подозревать, что вы болван, каких ещё свет не видывал! Вы не смогли сделать так, чтобы знаменитый бард восславил свою великую родину, вам не удалось поймать никого из его труппы, чтобы у нас появилась возможность надавить на него, вы хрен знает, чем занимались всё это время, если даже не смогли арестовать его счета и хоть как-то поправить финансовое положение страны. Я начинаю подозревать, что вы просто некомпетентны! – Гондрелло распалялся всё больше. – А может быть, вы вообще на его стороне, а?!
– Господин президент… Эль Драко ничего не знал о деньгах. Он никогда не вёл дела сам. Всеми его финансами занимался Пуриш. А он только сочинял и пел… – залепетал пом. по информации.
– Сочинял и пел! Так что же он не сочинил… э-э-э… не переделал гимн, когда его об этом просили? Я должен получить результат. Немедленно.
– Простите… Господин президент, его пытаются сломать уже больше двух лун, но пока никаких результатов, – повторил помощник по информации и покаянно опустил голову.
– Это вы посоветовали отправить его в лагерь! – перебил его Гондрелло. – И он там уже целую луну! Даже больше! И вы говорите – никаких результатов?
Помощник по информации снова развёл руками и кашлянул.
– Никаких.
– Но это же бард, прах его побери! Бард, понимаете? Который привык к пьянкам, гулянкам и мировой славе!
– И, тем не менее, факт остаётся фактом, – помощник по информации вздохнул. – Эль Драко, конечно, бабник и разгильдяй, избалованный славой, но при этом он оказался крепким орешком. Начальник лагеря, господин Груэсо, предлагал облегчить ему жизнь, если он будет развлекать его на вечеринках. Но он отказался. За это ему было назначено пять ударов кнута и неделя карцера.
– И?..
– И... ничего.
Гондрелло раздражённо, с присвистом, выдохнул, плюхнулся в кресло и судорожно сжал подлокотники.
– Не может быть.
Помощник по информации позволил себе сочувственно улыбнуться. Президент требовательно посмотрел на него:
– Значит, надо нажать на него сильнее! Раз уж он оказался таким… стойким.
– Позволю себе заметить, что это неразумно, – покачал головой помощник по информации. – По крайней мере, сразу. Надо дать ему время прийти в себя от предыдущего наказания. Тем более, что буквально на днях ему назначили второе – неделю работы в кандалах.
– Вот как? За что?
– За то, что пел.
Гондрелло удивлённо поднял брови:
– Не понял?..
– Он отказался петь на вечеринке начальника лагеря. Но устроил концерт в бараке перед отбоем. Да такой, что туда сбежался весь лагерь, включая персонал и охрану.
Президент нахмурился.
– Возможно, Блай был прав, когда советовал отправить его в Кастель Милагро. Там он бы уже через день не только гимн написал, но и умолял бы, чтобы ему поручили написать ещё что-нибудь.
– Это всегда успеется, – возразил помощник по информации. – А пока, думаю, надо подождать. Луну-другую. Результат будет, вот увидите. Только надо дать ему передышку. Если давить постоянно, он начнёт сопротивляться ещё сильнее. Пусть немного поживёт спокойно, а потом... Кстати, вы в курсе, что в лагере полно извращенцев? Так что ему и без наказаний там должно быть ох как несладко. С его-то внешностью.
Гондрелло заметно передёрнуло.
– Да, пожалуй, это будет поэффективнее любых наказаний, – довольно признал он.
***
Эта проклятая неделя тянулась бесконечно. Стёртые почти до мяса руки и ноги двигались с трудом, но Диего только упрямо стискивал зубы и снова поднимал и опускал кирку.
Тюк-тюк, тюк-тюк, тюк-тюк. Голова совершенно пустая, ни мыслей, ни эмоций. Кусок за куском откалывается порода, пыль забивает горло, пот заливает глаза, руки не поднимаются. Темнота. Духота. Только факелы чадят, да со всех сторон раздаётся такое же тюканье, звяканье железа по железу, грохот вагонеток по рельсам. Тюк-тюк, тюк-тюк. И конца-краю этому не видно.
А вечером, в бараке, Хоакин помогал другу смазывать и бинтовать раны, потому что руки Диего плохо слушались.
Когда же неделя, наконец, закончилась, Санадор появился у ворот шахты в конце рабочего дня и утащил барда в лазарет.
– Сегодня ты останешься здесь, – заявил он. – И даже не смей мне возражать.
– Фидель, у тебя будут неприятности…
Санадор вскинул руку в протестующем жесте:
– Груэсо велел тебе обратиться за помощью к доктору, как только минует срок твоего наказания. Сегодня истекла неделя, и ты здесь. Я уже послал солдата передать приказ и старшему в твоём бараке, и начальнику охраны. А если по распоряжению Мальвадо или Груэсо кто-нибудь ещё посмеет тебя донимать, я знаю, что им сказать. Не переживай.
Диего провёл в лазарете три дня, и, как ни странно, за это время к нему ни разу никто из начальства не приходил. И после того, как Фидель признал его годным к работе, и Диего вернулся в барак, никто даже не упомянул о том, что заключённый номер 1855 целых три дня не появлялся на работе. А Хоакин по секрету сообщил, что слышал, как Педасо передал старшему по бараку приказ начальника лагеря Эль Драко пока не трогать.
– Но это не значит, что отморозки вроде номера шестьсот тридцать четыре перестанут к нам привязываться, – печально вздохнул мальчик.
– Да пошли они на два пальца, – огрызнулся Диего. – Мы уже дали им отпор, дадим и ещё. Главное, не разделяться. Я боялся, что пока валяюсь в лазарете, с тобой что-нибудь случится, – добавил он очень тихо.
11.
Пару гвоздей они с Хоакином всё-таки нашли – в шахте. Не слишком острых, зато длинных и крепких. Карманов у робы, естественно, не было, так что пришлось слегка подпороть шов снизу и спрятать драгоценную добычу туда, чтобы в случае чего гвозди всегда были под рукой.
читать дальшеИ случай не замедлил представиться. Всё было банально и предсказуемо. После рабочего дня в шахте состоялась очередная помывка. Эль Драко уже не морщился и не кривился, глядя на грязную воду. Чувство брезгливости притупилось и почти совсем покинуло его. Он старательно оттирал себя от многодневной грязи и не смотрел по сторонам. Несмотря на страшную усталость, он чувствовал какую-то странную нервную дрожь. И даже не удивился, когда поймал косой взгляд и мерзкую ухмылку шестьсот тридцать четвёртого. Как на самом деле зовут этого типа, Диего не знал, да и не стремился узнать. Он покосился в сторону Хоакина. Парнишка, похоже, ничего не заметил и сосредоточенно отдраивал лицо и шею.
– Будь осторожнее. Эти гады что-то задумали, – шепнул Диего, когда они выходили из помывочной.
Хоакин только молча кивнул.
А после ужина татуированный мордоворот подошёл к ним и, отвесив издевательский поклон, прошипел:
– На пару слов… м-маэстро.
Диего нахмурился и кивнул на Хоакина:
– У меня нет от него секретов. Говори.
– Струсил, певчишка? – оскалился урка.
Эль Драко вспыхнул, отшатнулся как от пощёчины и сжал кулаки.
– А вы-то что же столько ждали, чтобы поговорить? И кто из нас струсил?
Верзила не нашёлся, что ответить, и громко засопел.
– Идём, – бросил Диего сквозь зубы и первым зашагал к выходу из барака.
Номер 634 вразвалочку двинулся за ним. А когда они скрылись за воротами, ещё двое заключённых поднялись с места и выскользнули следом.
Хоакин нервно заёрзал на месте, вскочил и кинулся к выходу. Но бдительный Абьесто оказался тут как тут.
– Стоять! – он ухватил его за шиворот и швырнул обратно в барак.
Мальчишка не удержался на ногах и растянулся на полу. Кто-то из зеков заржал, через пару мгновений гогот наполнил весь барак.
– Ты куда собрался, сосунок?
Хоакин вскочил на ноги и гневно выкрикнул:
– М-мне надо в уборную!
– Перебьёшься. Иди на своё место.
– Но я…
– Иди на место, я сказал! – Абьесто без замаха двинул ему по зубам.
Мальчик покачнулся, но в этот раз не упал и только яростно сжал кулаки.
– Не понял, – старший по бараку отступил на шаг, смерил его взглядом и прошипел: – Это бунт?
Хоакин поперхнулся и быстро замотал головой.
– Молодец. Быстро схватываешь, – ухмыльнулся Абьесто.
Парнишка сморщился и исподлобья глянул на старшего:
– Я… мне в у-уборную нужно. И м-маэстро…
Абьесто окончательно потерял терпение, сгрёб мальчишку за шкирку и крикнул:
– Нет никакого маэстро! Есть номер 1855! И номер 1357, – острый палец ткнулся ему в грудь. – Запомнил, сопляк? И я последний раз повторяю – ступай на место!
Он отшвырнул Хоакина в центр барака. Мальчик снова упал навзничь, скрипнул зубами и медленно поднялся. Прорваться на помощь другу не было никаких шансов.
***
– Ну что, красавчик, поговорим? – рожа зека искривилась в хищной гримасе.
Двое его подельников стояли рядом и так же мерзко ухмылялись.
Диего прижался лопатками к стене и мрачно зыркнул на врагов:
– Вижу, тебе прошлого раза было мало, – бросил он.
– Сейчас другое дело. Ты один, а с пацаном мы позже разберёмся, – почти ласково сказал мордоворот.
– Только попробуйте его тронуть!..
– Попробуем. Даже не сомневайся. Сначала тебя, потом его. Так ведь, парни?
… – Диего, согни руку в локте. Смотри на мушку. Запомни: для того, чтобы попасть в цель, необходим твёрдый глаз и холодная голова, – мэтр Максимильяно внимательно посмотрел на сына. – Иметь при себе оружие недостаточно. Многое будет зависеть от того, как ты умеешь им пользоваться. И ещё запомни: даже если ты окажешься окружён врагами без надежды на спасение, даже если ты будешь один, а их много, ты сможешь победить, если не растеряешься, не ударишься в панику. В такой ситуации ты должен будешь сконцентрироваться и бить наверняка, есть у тебя оружие или нет… Правильно. Теперь плавно нажимай на курок.
Лохматый черноглазый мальчик лет десяти старательно целился из тяжёлого пистолета. Он широко расставил ноги и сжал губы в тонкую линию. Чёрный кружок мишени плясал на кончике мушки и никак не желал останавливаться. От напряжения свело плечи.
– Ты должен почувствовать оружие, стать с ним единым целым, – терпеливо говорил отец. – Успокой дыхание и не дёргай пистолет. Посмотри, у тебя руки трясутся.
– Не трясутся, – буркнул мальчик.
Он закусил губу и нажал на курок. Грохнуло так, что Диего чуть не оглох, отдачей едва не вывихнуло запястье. От неожиданности мальчишка зажмурился и пошатнулся.
Он осторожно открыл один глаз, потом второй и глянул на отца.
Мэтр Максимильяно покусал губы, скрывая улыбку, и дёрнул себя за косу:
– Пойдём, посмотрим, куда ты попал.
И первым зашагал в конец двора их родового замка, где на круглом щите была намалёвана мишень. Диего припустил следом, перехватив пистолет за ствол.
Максимильяно неожиданно остановился, так, что мальчишка ткнулся носом ему в спину, обернулся и строго посмотрел на сына:
– Ты ничего не забыл?
Диего удивлённо поморгал:
– Нет, кажется.
– Нет? Подумай, как следует.
Мальчик поднял глаза к небу, повертел в руках пистолет. Отец терпеливо ждал. Диего поднял руку с пистолетом к виску, чтобы почесать голову… Максимильяно перехватил его запястье и осторожно разжал пальцы.
– Что? – Диего испуганно дёрнулся.
Мэтр забрал у сына пистолет и медленно перевёл дыхание. Тот удивлённо поморгал.
– Диего, запомни, никогда не забывай ставить оружие на предохранитель, – очень серьёзно проговорил отец.
– Прости, папа, – волна запоздалого страха обожгла мальчика.
– Идём, – Максимильяно кивнул сыну.
Он внимательно осмотрел мишень. Диего выглянул из-за отцовского плеча и так же усердно обследовал щит. И обнаружил дырку с рваными краями на четвёртой полоске от чёрного кружка. Позорище! Мазила! Хорошо хоть, не в молоко. Он почувствовал, как вспыхнули щёки.
– Не так уж и плохо для первого раза, – отец ободряюще улыбнулся и потрепал его по голове. – Если ты будешь упражняться каждый день, тебе не будет равных.
Мальчик кивнул в ответ и спросил:
– Папа, пойдём тренироваться?
– Разумеется.
Максимильяно протянул ему пистолет и легонько подтолкнул в спину:
– На позицию, Диего.
…И с чего бы сейчас не к месту пришло это воспоминание? Хотя нет – очень даже к месту! Эти мордовороты и драться-то толком не умеют, рассчитывают взять числом. Приближаются неторопливо, уверенные в своей силе.
Диего незаметно нащупал в шве гвоздь. Ну же, подходите, ещё ближе…
Молниеносный выпад. Верзила с татуировкой, даже не успев ничего понять, хрипя, осел на пол, из пробитой артерии на шее толчком выплеснулась кровь. Двое других на мгновение замерли.
– Падла-а!!! – дурным голосом взвыл один из них.
Быстрый удар ногой в коленную чашечку, вслед за тем в подбородок – и второй громила присоединился на полу к своему дохлому подельнику. Сжимая в пальцах окровавленный гвоздь, Диего оскалился, похожий на загнанного в угол волка. Третий верно оценил обстановку и сиганул из дверей туалета, где происходила разборка.
Оставшись наедине с трупом и полутрупом, Эль Драко с удивлением и отвращением посмотрел на свои окровавленные ладони, на тела, наклонился, вытер руки и своё оружие о робу одного из верзил, спрятал гвоздь обратно в шов и вышел вон, тщательно притворив за собой дверь.
Его потряхивало, а в голове звучала тревожная музыка – летучее стаккато на скрипке и фортепьяно, а потом вступили барабаны…
***
В дверях барака он столкнулся с Хоакином.
– Что там? Как ты? – и без того большие глаза мальчика стали огромными. – Я хот-тел… Меня не п-пустили!
– Всё в порядке. Не бойся, – проговорил Диего и, слегка пошатываясь, двинулся к своим нарам. Хоакин судорожно выдохнул и побежал за ним.
– Один из т-тех вернулся… и они с Абьесто у-ушли! Только что…
Добравшись до своего места в углу, бард сел на одеяло и уставился в стену. Хоакин плюхнулся рядом.
– Что они с-сделали? Что ты с-сделал?!
В бараке стоял привычный гул голосов, но до Диего все звуки доносились как сквозь вату. Он зажмурился, почувствовав жжение в глазах. До этого он не раз дрался в поединках, в том числе и в круге на ножах. Но вот так убил человека – впервые в жизни.
– Я… Ничего, Хоакин, всё в порядке, – он говорил тихо, старясь, чтобы голос не дрожал.
– Как же н-ничего! У тебя кровь!.. – крикнул мальчик и тут же осёкся, зажав ладонью рот.
– Тише! – Диего дёрнул его за рукав, заставив упасть на койку. – Я… Мне пришлось убить, Хоакин. Другого выхода не было. Эти сволочи не оставили мне выбора. И я надеюсь, что теперь к тебе поостерегутся вязаться.
– А как же ты? – одними губами прошептал мальчик.
Эль Драко только плечами пожал. Слова были ни к чему, оба понимали, что никто ему этого с рук не спустит, и никто не будет принимать во внимание, что он защищался, что он был один против троих…
Диего словно наяву услышал злорадный голос Груэсо: «Заковать! Десять ударов и карцер!». Он внутренне содрогнулся и подумал, что ещё одну порку и пребывание в карцере… интересно, сколько ему назначат на этот раз: снова неделю, а может быть две, или вовсе луну… он вряд ли переживёт. А потом внезапно вскинул голову и сказал:
– Хоакин, хочешь я для тебя спою?
– Ч-что? – парнишка поперхнулся. – Но ведь г-господин Г-груэсо п-приказал…
Диего яростно сверкнул глазами:
– Никто не смеет мне приказывать! – он вскочил на ноги и рассмеялся: – Пропадать – так с музыкой! Господа!.. – он в два прыжка оказался в центре барака, и все взгляды невольно обратились в его сторону. – Господа, вы все приглашаетесь на концерт всемирно известного барда, легенды континента, великого, непревзойдённого Эль Драко! – выкрикнул он дежурную фразу, которой Пуриш начинал все его концерты.
– Ты с ума сошёл?! – Абьесто сделал попытку остановить взбунтовавшегося барда, но заключённые тут же оттёрли его к стенке, окружили Диего плотным кольцом, оставив ему, тем не менее, достаточно места, и неистово захлопали, засвистели, застучали по полу.
Эль Драко широко улыбнулся, раскланялся благодарным зрителям и сказал:
– Уважаемая публика, прошу прощения, что без аккомпанемента. Как вы понимаете, гитары у меня нет… – лёгкая тень пробежала по его лицу, но он встряхнулся и продолжил: – Однако я надеюсь, что это не испортит вам впечатления.
– Нет! Не испортит! Давай, Эль Драко! Задай жару, жги!..
Он вдохнул поглубже, закрыл глаза, а в следующую секунду барак наполнил совершенный, божественный голос.
…И снова языки невидимого пламени взвились вокруг певца, и почти физически ощутимая волна эманации захлестнула тесное пространство…
Кажется, он никогда не пел более вдохновенно, чем сейчас, в тёмном лагерном бараке. И люди внимали великому барду, не смея шелохнуться, замерев в восхищении перед великим Искусством.
***
– И что нам делать? – начальник лагеря тяжело протопал к своему креслу и рухнул на него всем весом. Кресло жалобно заскрипело, но выдержало.
Едва услышав об убийстве, Груэсо в сердцах выругался и понял, что бессонная ночь ему обеспечена. И его заместителю тоже. Конечно, в лагере случалось всякое, и убийства в том числе, но всё же это было скорее исключением из правил и требовало сурового наказания. Вот тут-то и возникала проблема.
– Президент приказал пока его не трогать, но убийство... Мы не можем закрыть на это глаза. Сколько дней прошло с предыдущего наказания? Десять?
– Двенадцать, – поправил Мальвадо. – Да чего вы так переживаете? Президент сказал – немного, так что двенадцати дней вполне достаточно. Да и что за наказание – всего-то неделя работы в кандалах...
– Я переживаю? – вздёрнул брови Груэсо. – Ещё скажи, что я волнуюсь за этого мальчишку!
Заместитель непочтительно хмыкнул.
– А разве нет? Вам же нравятся его песни!
– Да. И что? Тебе они тоже нравятся!
– Конечно. По ним весь континент с ума сходит. По ним и по самому́ барду, который их пишет и поёт. Но теперь он – государственный преступник!
– Сам виноват, – буркнул Груэсо. – Нечего было отказываться сотрудничать с властями.
– Знаете, а если бы он согласился, я бы перестал его уважать, – неожиданно произнёс Мальвадо.
– Зря я с тобой спорил. Ты знал, что он не станет петь!
– Предполагал. Этот парень послал и министра, и президента. Поэтому странно, что не предполагали вы. Но как он вёл себя у столба – это даже меня удивило.
– Однако же ты выиграл, – недовольно пропыхтел Груэсо. – Я даже подумать не мог...
– Появился шанс отыграться. Не желаете? – предложил Мальвадо. – На этот раз будет десять ударов? Ставлю те же пять золотых, что он не закричит.
– Нет уж, уволь, – поморщился начальник лагеря. – Теперь я уже ни в чём не уверен. Возможно, он и закричит, но рисковать деньгами больше не хочу. Разве что... – он на миг задумался, подперев голову похожими на сардельки пальцами. – Разве что поручить это не старшему по бараку, а...
– Ферозу? – голос Мальвадо слегка дрогнул. – Зачем? Хотите, чтобы парень потом целую луну в лазарете отлёживался?
– Погоди… – Груэсо повернулся к окну и прислушался. – Что это?..
Заместитель замолчал, а потом неожиданно рассмеялся:
– А сами не слышите? Это песня лучшего барда континента! Он… простите, он и вас послал! Попробуете ещё раз запретить?
Груэсо побагровел.
– Убийство и повторное нарушение режима – двадцать ударов. И бить будет Фероз. Этот гадёныш на всю жизнь запомнит, как!.. – он задохнулся на полуслове и принялся неуклюже выбираться из кресла. – Зови Педасо! Немедленно!
Мальвадо на мгновение задержался, словно собирался возразить, но потом коротко кивнул и вышел, тихо притворив за собой дверь. Когда начальник был в таком состоянии, с ним лучше было не спорить.
12.
Всю ночь Диего не мог сомкнуть глаз. Во время своего импровизированного концерта он каждую минуту ожидал, что в барак ворвутся охранники, скрутят его и поволокут к столбу, но, к его удивлению, ничего подобного не произошло. Наплевав на вечернюю поверку и отбой, он пел долго и вдохновенно, как в последний раз. А ведь вполне возможно, что он и был последним...
читать дальшеГде-то на третьей песне в бараке появился Санадор и тоже попытался его остановить, но Эль Драко только мотнул головой, и доктор, смирившись, присоединился к слушателям, которых опять собралась уже целая толпа. Увидев слёзы в его глазах, Диего ободряюще улыбнулся, тряхнул головой, словно отбрасывая назад бардовскую чёлку, и запел ещё вдохновеннее.
Раз лагерное начальство ничего не предприняло сейчас, значит, это случится утром. А ведь он теперь ещё и режим нарушил. Повторно. Так что десятью ударами точно не обойдётся. Сколько же будет? Двадцать? Двадцать пять? А если ещё и карцер...
Теперь, лёжа на жёсткой койке и слушая сопение и похрапывание соседей по бараку, Диего никак не мог избавиться от навязчивого воспоминания. За всё время его пребывания в лагере, наказаний у столба было, включая его собственное, всего три. И последнее – не далее, как несколько дней назад. Несчастному из соседнего барака было назначено десять ударов. И Диего никак не мог забыть выражения ужаса на его лице, когда он увидел, кто будет его бить. А ведь на первый взгляд в этом человеке не было ничего страшного: лет тридцати, среднего роста, не слишком мускулистый, с довольно симпатичным лицом. Вот только его улыбочка Эль Драко совсем не понравилась, а выражение глаз до жути напомнило советника Блая...
– Фероз! – прошептал стоящий рядом заключённый, и в его голосе бард уловил такой же животный ужас.
Он отвернулся, чтобы не видеть избиения, но истошные крики наказуемого до сих пор звенели у него в ушах...
Чуть позже он узнал, что Фероз – один из надсмотрщиков, при необходимости с удовольствием исполняющий обязанности лагерного палача.
Перед самым подъёмом он поднялся и тронул за плечо Хоакина. Мальчик распахнул глаза сразу, как будто и не спал вовсе, и приподнялся на локте.
– Тише, – прошептал Диего. – У меня к тебе просьба, Хоакин.
– Всё, что х-хочешь.
Парнишка смотрел на него преданными глазами, и Диего отчего-то стало не по себе, заныло под ложечкой. Он сглотнул и сказал:
– Ты должен мне пообещать, что пока… меня не будет рядом, ты сделаешь всё, чтобы остаться в живых, целым и невредимым. Слышишь, Хоакин. Поклянись, что не дашь себя в обиду.
– Д-да… да, я обещаю, – мальчик кивнул головой. – Не б-бойся, со мной ничего н-не с-случится, л-лишь бы т-ты вернулся.
Никто из них не питал иллюзий насчёт будущего, но жить всё равно хотелось, а ещё очень хотелось надеяться на лучшее. Диего невесело усмехнулся и вытащил заветный гвоздь.
– Возьми и сохрани его для меня.
Хоакин только молча кивнул и сжал в кулаке длинный холодный стержень.
А утром, во время поверки, произошло то, чего ожидали все, и никто этому не удивился. Начальник охраны Педасо д’Алькорно хрипло выкрикнул:
– Номер 1855, выйти из строя!
Диего глубоко вздохнул и сделал два шага вперёд. Вытянулся в струнку, устремил немигающий взгляд прямо перед собой, и затылком почувствовал сотни устремлённых на него взглядов.
– Приказ начальника лагеря господина Груэсо: двадцать четыре часа у столба, двадцать ударов кнутом и четыре дня карцера. Экзекуция начнётся после вечерней поверки, в связи с чем она объявляется общелагерной. Заковать!
Площадь изумлённо притихла: чтобы после пяти ударов следовало сразу двадцать – такого в лагере не было ещё никогда.
Два дюжих солдата сорвали с Диего робу и вздёрнули руки над головой. Кандалы с похоронным звоном защёлкнулись на запястьях.
Пятнадцать часов ожидания – целый день под палящим солнцем, потом кнут, и ночь здесь же, у столба. А потом четыре дня в тёмном, холодном, тесном колодце… Эль Драко содрогнулся, упрямо вскинул голову и закусил губу. Не дождутся! Он выдержит всё. Он обязан защитить Хоакина.
Этот день, казалось, никогда не кончится. Солнце жарило беспощадно, пот заливал глаза, руки давным-давно онемели, кровь стучала в висках, а может быть, это музыка билась – суровая, мятущаяся, с рваным ритмом, словно безумная раненая птица, что ударяется в стекло маяка посреди урагана.
Всё-таки днём стоять вот так прикованным к столбу было гораздо тяжелее. А время как будто остановилось. Солнце стояло в зените как приклеенное и отказывалось клониться к закату. Хотя Эль Драко и сам не знал, чего он больше желает – чтобы поскорее наступил вечер, или чтобы он никогда не наступал. Один из солдат сказал ему, что на этот раз бить его будет не Абьесто.
– Не завидую тебе, парень, – сказал охранник, подтягивая цепь. – Фероз тот ещё мясник...
От этих слов Диего замутило, и он едва сдержал стон. Конечно, за то, что он сделал, за неповиновение, почти открытый бунт, ничего другого он и не ждал.
Наконец день начал меркнуть. Когда сгустились сумерки и лагерный двор залил красноватый свет масляных фонарей, заключенные выстроились на вечернюю поверку. И после ещё почти часа ожидания, когда последний номер отозвался традиционным «здесь», Педасо так же громко возвестил:
– За повторное нарушение режима, за подстрекательство к мятежу, за грубое неповиновение и неуважение к власти, номер 1855 будет подвергнут публичной порке. Фероз, приступай.
Диего внутренне содрогнулся, но и… удивился. Про убийство не было сказано ни слова. Странно. Как будто власти решили его замять. Пожалели барда? Вряд ли. Скорее всего, Груэсо получил какой-то приказ.
Диего поднял голову. Фероз неспешно приближался к нему, поигрывая плетью и улыбаясь. Плеть, не кнут. В первый момент Эль Драко вздохнул с облегчением, но тут же его глаза расширились, когда он как следует разглядел то, что держал в руках наёмник. Не просто кожаная плеть – это был многохвостый воловий бич с острыми металлическими зубцами на конце каждого хвоста. Два, возможно – три удара достаточно, чтобы глубоко разорвать кожу и вызвать сильное кровотечение.
Сквозь шум в ушах бард услышал слова Мальвадо:
– Итак, господин Груэсо, вы намерены спорить?
– Ставлю десять золотых, что он завопит на втором, максимум – на третьем ударе, – азартно проговорил начальник.
Диего сглотнул и часто задышал, отчаянно ища причину, которая позволила бы ему выдержать то, что ему предстоит. И честно говоря, ему было уже всё равно, выиграет Груэсо или проиграет. Двадцать ударов, да ещё таким бичом. Небеса! Как он это переживёт?
– Ну что, красавчик, игра начинается, – Фероз широко улыбнулся и почти дружески хлопнул его по плечу, восторженно причмокнув языком при виде хинской татуировки.
А в следующую секунду свистнул бич. Такой боли Диего прежде не испытывал никогда. Тело его инстинктивно выгнулось, сопротивляясь крику, который, казалось, хотел вырваться из самой души. Он до крови прокусил губу и сам не понял, где и как нашёл силы промолчать…
Второй удар… Третий… Четвёртый…
Вся площадь замерла, следя за каждым падением бича, ожидая, когда же раздастся крик. Груэсо нетерпеливо подался вперёд, впившись глазами в прикованного к столбу барда, чью спину пересекали всё новые кровавые полосы. Происходящее не укладывалось у него в голове.
Пятый… Шестой… Седьмой…
По рядам заключённых пронёсся удивлённый шёпот, а потом снова установилась гробовая тишина, прерываемая лишь свистом бича и судорожными, хриплыми вдохами Диего.
Хоакин беззвучно плакал и вздрагивал от каждого удара вместе с ним. Стоящий неподалёку Санадор бессильно сжимал кулаки и ругался сквозь зубы.
Восьмой… Девятый… Десятый…
– Ублюдок, – прошипел Фероз, и в мёртвой тишине его слова услышали все. – Ты закричишь, не сомневайся!
Его самолюбие было уязвлено. Он заставлял кричать даже матёрых уголовников, но чтобы какой-то певчишка…
Следующий удар лёг ниже – палач искал ещё не повреждённую плоть.
Кровь стекала по спине Эль Драко, смешиваясь с по́том, алые струйки бежали с ободранных ладоней вниз по рукам, но он только ещё крепче стискивал цепи, почти вися на них – подгибались ноги. И упрямо молчал, проглатывая каждый готовый вырваться крик. В голове шумело, ресницы намокли от выступивших из-под зажмуренных век слёз.
Одиннадцатый… Двенадцатый… Тринадцатый…
– Хватит, – вдруг проговорил Мальвадо. Возможно, он и сам не осознавал, что сказал это, но Груэсо удивлённо и недовольно покосился на своего заместителя.
Четырнадцатый… Пятнадцатый…
– Достаточно!
Фероз нехотя опустил бич и с недоумением оглянулся на начальство.
– Мне прекратить?..
Груэсо досадливо поморщился, но кивком головы подтвердил приказ Мальвадо, и палач разочарованно вздохнул. Игра не получилась. А ведь казалось, что на этот раз будет так просто – ведь перед ним всего лишь бард! Один-два удара – и ласкающий душу крик вырвется из горла жертвы…
Диего бессильно уронил голову, ноги окончательно отказались служить, и он повис на впившихся в только недавно зажившие запястья цепях. Он дышал часто, втягивая воздух сквозь сжатые зубы. И не верил, что смог это выдержать.
– Ничего, в следующий раз завопишь, – прошипел палач.
– Пошёл ты… – не поднимая головы, прохрипел Диего.
– Ах ты, ще…
– Я сказал, достаточно, Фероз! – раздался рядом голос Мальвадо, и палач, выругавшись, отошёл. Он проиграл вчистую. Как и господин Груэсо.
– Разойдись! – услышал Эль Драко как сквозь вату.
Последовал топот множества ног, и вскоре площадь опустела.
А через несколько минут он услышал поскрипывание шагов по гравию.
– Диего, – тихий голос, полный сострадания. – Прости, прости меня…
– За что, Фидель? Ты ни в чём не виноват, – выдохнул он хрипло, голос плохо слушался. – Только я один…
– Вот, выпей.
Он почувствовал у своих губ край кружки, сделал судорожный глоток и закашлялся.
– Ч-что это?
– То, что тебе сейчас нужнее всего. Пей! – приказал доктор.
Огненный клубок прокатился по пищеводу и разлился горячей волной в желудке.
– Вот так. А половину – на спину.
На этот раз Диего не удержался и коротко вскрикнул.
– Извини. Но это поможет остановить кровь и избежать заражения. Я сегодня же поговорю с Груэсо. Скажу, что карцер тебя убьёт.
– Лучше смерть, чем такая дерьмовая жизнь, – горько проговорил Диего.
– Смерть нельзя исправить, а пока ты жив – есть надежда…
«Надежда? Какая надежда?» – хотел спросить бард, но не успел.
– Эй, что вы тут делаете? – грубый окрик заставил их обоих вздрогнуть.
– Уходи, Фидель, – прошептал Диего.
– Я проходил мимо, – бросил через плечо Санадор и спрятал кружку в складках плаща.
– Вот и проходите… мимо, господин доктор, – охранник сурово сдвинул брови. – Не велено с заключённым разговаривать.
– Я уже ухожу.
Шаги друга стихли. Диего остался один. Сознание помутилось, и он был рад провалиться в эту благословенную тьму.
@темы: @О_Панкеева, @фанфики
-
-
14.12.2013 в 22:11-
-
14.12.2013 в 22:56-
-
14.12.2013 в 23:52-
-
15.12.2013 в 00:10Tabiti, а я и не видела названия части-то ), вписала её
-
-
15.12.2013 в 00:14-
-
15.12.2013 в 00:18-
-
18.12.2013 в 22:42О творческом процессе
-
-
18.12.2013 в 23:06Кстати, кто-то обещал впечатлениями делиться)))
-
-
18.12.2013 в 23:12-
-
19.12.2013 в 19:42Tabiti, непременно. Прямо сейчас и начну, только немножко ))
По содержанию, конечно, текст тяжелый, но, как мне кажется, очень вканонный. Хотя я мало читала текстов по "Странному королевству" (разумеется, за исключением самого канона
Замечательные выходят пропущенные сцены, так и чувствуешь, как из Эль Драко медленно и мучительно рождается Кантор.
-
-
19.12.2013 в 21:03Замечательные выходят пропущенные сцены, так и чувствуешь, как из Эль Драко медленно и мучительно рождается Кантор здорово, что получается именно то, что мы задумали
-
-
19.12.2013 в 21:06Elika_, вовсе не обязательно, иногда хватает двух соавторов
-
-
19.12.2013 в 21:07-
-
19.12.2013 в 21:08-
-
19.12.2013 в 21:46-
-
19.12.2013 в 21:57-
-
19.12.2013 в 22:05-
-
19.12.2013 в 22:23-
-
19.12.2013 в 22:33-
-
19.12.2013 в 22:41А она вся в работе, в работе, аки пчела! )) ой. и не говори (
-
-
22.12.2013 в 00:50-
-
22.12.2013 в 00:52-
-
22.12.2013 в 00:59-
-
22.12.2013 в 01:30-
-
22.12.2013 в 04:13Какие же все молодцы: и Эль Драко, и Хоакин, и доктор! И авторы. Пропадать, так с музыкой — вот это правильно! Мне еще очень понравилось, как отец учит стрелять маленького Диего. И он ведь действительно стал лучшим! Сцена убийства очень страшная. И вообще страшно читать про все это. У Эль Драко пока еще есть и голос, и песня. Пока... Очень сильная, пронзительная глава, спасибо вам!
нет. в форумные игры играют много человек, от того она и игра, мы же с тобой вовсе не играем
Конечно, какие тут игры, всё очень серьёзно.
-
-
30.12.2013 в 00:23-
-
30.12.2013 в 01:03-
-
30.12.2013 в 21:01-
-
30.12.2013 в 21:07-
-
30.12.2013 в 21:11