Жизнь, сгоревшая в Огне. продолжение

[Elica]

Фандом: Оксана Панкеева «Хроники странного королевства»
Автор: Tabiti
Соавтор: Elika
Название: Жизнь, сгоревшая в Огне
Главные герои: Диего в бытность свою Эль Драко
Категория: джен
Жанр: психология, ангст, экшен, драма
Рейтинг: R
Размер: макси...

Жизнь, сгоревшая в Огне, главы 1 и 2

3.

Всю ночь Диего не мог сомкнуть глаз. Душевное равновесие, которое он, несмотря ни на что, пытался сохранить, изрядно пошатнулось, стоило услышать ненавистное, вызывающее дрожь имя, которое ассоциировалось не иначе как с Кастель Милагро. Именно при Блае она заслужила репутацию "тюрьмы, из которой не убегают".
Возникшее было малодушное желание постучать в дверь и попросить о разговоре со следователем, Эль Драко подавил в самом зародыше, пока оно не захватило его целиком.
Не в силах лежать, он вставал, нервно мерил шагами камеру, садился, снова вставал… К утру он был и физически, и морально вымотан так, что с трудом представлял, как и откуда возьмёт силы сопротивляться новому давлению.

Лязг двери заставил его вздрогнуть и одновременно с облегчением выдохнуть. Те же два молчаливых охранника, длинные тёмные коридоры, поворот, ещё один, тяжёлая дверь с глазком… Наконец – до боли знакомый кабинет следователя, имени которого Диего так и не узнал.

Следователь приказал охране выйти и кивнул барду. Тот почти без сил рухнул на табурет. Что же делать? Вот сейчас ему снова зададут известный вопрос, и он… он…
Следователь смотрел на него совершенно непроницаемым взглядом. Минуты тянулись одна за другой. Казалось, никто из них не решался нарушить молчание.
Наконец полицейский чиновник кашлянул и проговорил:
– Итак, последний шанс. Ваш ответ. Вопрос, я думаю, нет смысла задавать.
Вот так. И нет времени больше тянуть: простой ответ да или нет. Да. Или. Нет. Два простых слова…
Диего встал – почему-то это показалось ему важным, – и поднял на следователя прямой твёрдый взгляд:
– Я уже говорил вам: я не стану писать музыку на дерьмовые стишки вашего президента. Я не торгую Огнём.
Тот пожевал губами, вздохнул и сказал:
– Что ж, я вас понял.
Он снова уткнулся носом в бумаги, как будто искал там что-то новое. Потом поднял от мелко исписанного листа голову и посмотрел на Диего скучным, словно присыпанным пылью взглядом:
– Диего Алламо дель Кастельмарра, кабальеро Муэрреске, именуемый также Эль Драко, вы обвиняетесь в государственной измене, заговоре с целью свержения правительства, пособничестве врагам и неподчинении власти. Признаёте ли вы себя виновным?

Диего распахнул глаза и медленно осел на табурет – внезапно подкосились ноги. Пересохло во рту, и голова стала какой-то пустой и звонкой.
– Я слушаю, – повторил следователь.
– Что?.. – Диего внезапно охрип.
– Признаёте ли вы себя виновным в указанных преступлениях, – нудным голосом повторил дознаватель. Он не спрашивал – утверждал.
Шок понемногу проходил. Диего кашлянул в ответ и лишь сузил глаза. Вот оно что! Теперь он не просто бард, отказавшийся выполнить поручение президента – теперь он государственный преступник. «Последний шанс», – так сказал ему этот самодовольный полицейский чиновник. Диего мрачно усмехнулся. Шанс, но совсем не тот, о котором думает следователь. Последний шанс сохранить себя, свою Честь, свой Огонь. И он не предаст ни Огонь, ни Честь, ни тех мальчиков и девочек, которые явились к дверям следственной тюрьмы, чтобы отбить его у полицейских в день ареста.
За три недели пребывания в следственной тюрьме Диего окончательно лишился всех своих иллюзий.
Теперь, глядя на сидящего на шатком табурете арестанта в серой робе, с опущенными плечами, как будто он держал на них непомерно тяжёлый груз, в нём трудно было признать великого барда, который одной только нотой умел зажечь тысячи сердец. И только глаза его по-прежнему сверкали, отражая внутренний Огонь.

Молчание затягивалось. Следователь пожевал губами, повертел в руках перо и уже открыл рот, чтобы что-то сказать, когда дверь внезапно распахнулась, как будто в неё ударили ногой, и в камеру ворвался худосочный человек в круглых очках, одетый в чёрное.
– Господин советник! – поспешно вскочил следователь, вытягиваясь едва ли не по стойке «смирно». Но Блай словно и не заметил его.
– Знаменитый бард Эль Драко, – прошипел он, стремительными шагами приблизившись к заключённому. – Наслышан, наслышан...
– Я о вас тоже, – непроизвольно вырвалось у Диего, который и не подумал встать.
– Правда? Польщён. И что же, позвольте спросить, вы обо мне слышали? – губы советника растянулись в хищной улыбке, глаза, а быть может, стёкла очков, холодно блеснули.
– Вам это не понравится, – ответил бард, снизу вверх глядя на нависшего над ним человека и удивляясь про себя, что вот так спокойно говорит с ним. С кровавым палачом, одно имя которого ещё недавно кидало его в дрожь.
– О, бросьте! – махнул рукой Блай. – Должен сказать, что большинство этих слухов – истинная правда, так почему они не должны мне нравиться?
"То, что вы собственными руками расчленяли живых людей – тоже?", – чуть не ляпнул Диего, но вовремя прикусил язык.
– На чём вы остановились? – советник устремил острый взгляд на притихшего за столом следователя.
– Он отказывается признать себя виновным в преступлениях против государства.
– Вот как? – Блай снова повернулся к Эль Драко, и у того внезапно пересохло во рту. – У вас нехорошая привычка от всего отказываться, дон Диего. Ну ничего, мы вас быстро от неё избавим! Прочитайте ещё раз, – обратился он к следователю.
Тот добросовестно повторил текст обвинения, после чего советник выжидательно уставился на съёжившегося на табурете барда:
– Ну?
Не дождавшись никакой реакции, он схватил его длинными холодными пальцами за подбородок и рывком вздёрнул голову:
– Ну?!
Эль Драко только криво усмехнулся и сузил глаза.
Снова не дождавшись ответа, Блай размахнулся и влепил ему крепкую пощёчину.
– Не захотел по-хорошему, сопляк, пеняй на себя!
Хлёсткая пощёчина обожгла другую щёку барда. Тот вздрогнул и стиснул зубы, чувствуя, как в душе поднимается неконтролируемая ярость, направленная против этого человека. Да человека ли?..
Блай наклонился, и Диего очень близко увидел бледное перекошенное лицо с какими-то невзрачными, будто стёртыми чертами, и совершенно белые, безумные глаза за круглыми стёклами очков, в которых не было ничего человеческого. Его затрясло от отвращения.
– Боиш-ш-шься? – прошипел советник и растянул губы в холодной жёстокой усмешке. – Правильно боишься. Только, видимо, недостаточно. Отвечай!!! – внезапно его голос сорвался на визг, от очередной хлёсткой пощёчины голова узника мотнулась как на нитке.
– Ты будешь говорить?!! – ещё один окрик и ещё одна пощёчина.
Диего только ещё крепче стиснул зубы. Глаза полыхнули ненавистью. Его до краёв затопила холодная злая ярость:
– Пошёл ты!.. – он плюнул в эти белые глаза и рассмеялся.
На миг Блай закаменел. Потом медленно поднял руку…

…Внезапно произошло невероятное: следователь выпрыгнул из-за стола, ухватил первое, что попалось под руку – тяжёлый чернильный прибор, и с размаху опустил его на голову советника. Тот покачнулся и без звука рухнул на пол. Очки слетели с носа и тихонько звякнули об каменные плиты.

Диего оторопел и застыл в шоке. Следователь замер на мгновение, потом затрясся как в лихорадке, уронил своё импровизированное орудие и бросился на колени перед потерявшим сознание человеком:
– Господин советник… Господин советник… Господин Блай… – залепетал он прерывающимся от ужаса голосом.
Советник зашевелился и пробормотал что-то неразборчивое.

Дверь вновь с треском распахнулась. В кабинет ворвались солдаты:
– Падла! Мать твою!.. – заорал капрал и с размаху впечатал кулак в челюсть помертвевшего от ужаса дознавателя. Тот растянулся рядышком с советником и больше не шевелился. Капрал наклонился над начавшим приходить в себя Блаем и проблеял:
– Господин советник…
Ответом ему был отборный трёхэтажный мат. Капрал подхватил советника под руки, кивнул подчинённым – те, как по команде, кинулись на следователя, уже неспособного сопротивляться, и, заломив руки, поволокли его прочь. Сам капрал увёл оглушённого начальника, бережно поддерживая его под локоток.

Диего остался один в кабинете. Про него как будто забыли. И это принесло облегчение. Сбежать, правда, всё равно не удастся, но зато у него есть передышка.
Лицо горело от пощёчин, но Блаю сейчас досталось куда больше, и это не могло не радовать. Бард слегка расслабился и закрыл глаза.
Тишина. Пусть на несколько минут. Никто не пристаёт с идиотскими вопросами и обвинениями, никто не даёт в морду, никто не унижает и не ставит над ним отвратительных психологических экспериментов.

Эх, были бы с ним его самые верные телохранители, никто бы не посмел его арестовать. Но Тиа и Хон остались в Галланте вместе с Пуришем, который в настоящий момент вёл все его дела, и который был единственным человеком, кроме, разумеется, самого Эль Драко, которому леопарды доверяли и позволяли себя не только кормить, но даже гладить и иногда играть с ними.
Диего тяжело вздохнул и ссутулился.

Перед глазами сама собой всплыла давнишняя сцена.

Это произошло почти три года назад. В Поморье. Именно тогда, во время тех запомнившихся на всю жизнь гастролей, князь Симеон Подгородецкий спас ему жизнь. Измученное лицо Диего осветила тёплая улыбка: «Хороший ты парень, Сёма Подгородецкий. Хоть твоё имя и невозможно выговорить, твоя широкая душа и золотое сердце сделали нас братьями навек». И именно благодаря тому страшному случаю, у него появились питомцы-телохранители: Тиа и Хон. Диего усмехнулся. Да уж, страшный… Это тогда он казался ему очень страшным, а сейчас узник лишь хрипло рассмеялся. Теперь-то он знает, что такое настоящий страх.

Эль Драко со своей труппой приехал в Белокамень с гастролями в самом начале зимы, когда мёрзлую землю только-только укрыл тонкий снежный саван. Гостям из солнечной Мистралии вначале показалось холодно и неуютно в северной стране. Но гостеприимство поморцев очень скоро растопило появившийся было ледок.
Диего потом казалось, что нигде его не принимали теплее, не устраивали более громких оваций и не закатывали более пышных пиров. По традиции великий бард был приглашён на королевский пир. Король Зиновий принял артистов в своём дворце на широкую ногу. Гусары выстроились в два ряда с саблями наголо, поморское дворянство расточало комплименты, девицы и молодухи вились вокруг Эль Драко как пчёлки вокруг цветов.
Ну, правда, к тому, что женская половина человечества поголовно вешается ему на шею, Диего привык с малолетства. И именно на тех гастролях он закрутил бурный роман с молоденькой княжной Бельской, которой едва минуло шестнадцать, а редкой, изумительной красотой она могла соперничать с самой принцессой Роаной. Конечно, Эль Драко был бы совсем не прочь получить в свою коллекцию королевскую дочь, но к тому времени Роана была уже замужем за королём Ортана Деимаром XII, так что великому барду пришлось довольствоваться лишь её копией.
Правда, Эль Драко совсем скоро утешился и позабыл о Роане в объятиях малышки Амелии Бельской. Прекрасные синие глаза, алые губки, тонкий стан и пышная грудь которой привлекали внимание бесчисленных женихов ещё больше, чем состояние её батюшки. Вот только Амелии был никто не нужен, кроме её кумира. После самого первого его концерта она выбежала к нему на сцену с огромным букетом алых роз, выращенных в оранжереях князя Бельского, которые славились на всё Поморье, и, вручив цветы, приникла губами к его губам. И всё. Эль Драко потерял голову. Они были вместе тем же вечером, и не расставались ни на одну ночь за всё время его гастролей.
Да, Амелия была прекрасна, восхитительна, обворожительна, бесподобна. А через неделю она познакомила Эль Драко со своим любимым кузеном – Сёмой Подгородецким. Симеон тогда сказал ему, что он давно мечтал быть представленным великому барду, что сам иногда сочиняет вирши и даже поёт, подыгрывая себе на гуслях.
– Спой, спой мне свои песни, – загорелся Эль Драко.
– Я не смею, – потупился Сёма.
– Что значит, «не смею»? Бард ты или кто? Я желаю услышать твои творения.
Симеон уже и сам был не рад, что распустил язык, но тут уж ничего не поделать: раз нахвастал, придётся петь. Он выхватил из-за спины гусли (Эль Драко тогда впервые увидел этот чудной поморский инструмент), ударил по струнам и запел сильным ломающимся тенорком. Диего тогда не очень хорошо понимал по-поморски, но и без перевода было ясно, что в своей песне князь восхваляет прелести прекрасной девы. Эль Драко не удержался и вытащил из чехла свою гитару. Вместе они закатили такой концерт, что в особняк, который снимала труппа, сбежалась половина Белокамня.

А потом состоялся тот приснопамятный королевский приём. Эль Драко появился во дворце под руку с Амелией Бельской и в сопровождении целой толпы поклонников. Король Зиновий с неизменным посохом в руках и в длиннющей мантии восседал во главе стола.
– Я желаю, чтобы великий бард усладил наш слух своим пением, – поморский король сдвинул кустистые брови.
Эль Драко не стал ломаться. Он поднялся из-за стола, поклонился, подхватил гитару и вышел на середину зала. Наклонив голову, он задумался на миг. Тронул струны, и полилась чудесная мелодия. Это была одна из самых любимых его песен – баллада о Любви, «Любовь Небесная». Языки невидимого пламени взвились вокруг певца. Голос звенел серебром, кажется, достигая небес. Мощнейшая эманация захлестнула весь зал. Люди замерли, внимая божественному голосу. Никто не смел шелохнуться. Все взгляды были устремлены на Эль Драко. Он же не видел вокруг ничего. Песня захватила его целиком и полностью.

И никто не заметил серую тень, мелькнувшую среди перил верхней галереи. Никто не слышал тихого металлического звяканья.

Последняя нота, зазвенев, стихла в вышине.

Тишина длилась одно мгновение, потом зал взорвался овациями. Эль Драко открыл глаза, улыбнулся и поклонился публике. Он начал медленно распрямляться, когда ухо уловило посторонний звук: тонкий свист…
А в следующую секунду Диего растянулся на полу, сбитый с ног мощным ударом в грудь.
Сёма Подгородецкий скорчился рядом, а из плеча торчала и мелко вибрировала арбалетная стрела.
– Симеон! – Диего бросился к другу.
– Всё нормально. Главное, ты жив, – Подгородецкий слабо улыбнулся.

Тут же была по тревоге поднята личная охрана Зиновия. Сам король, подобрав полы мантии и перепрыгивая через лавки, кинулся к раненному подданному и склонившемуся над ним Эль Драко.

Преступника задержали через несколько минут. Им оказался один из незадачливых женихов княжны Бельской, которого девушка отвергла пару лун назад, и который, воспылав безумной ревностью к своему более удачливому сопернику, решил покончить с ним самым радикальным способом.
Что стало с незадачливым парнем, Эль Драко не знал, да, честно говоря, и не стремился узнать. Гораздо больше его заботила судьба друга. Зиновий выделил своего личного мистика для лечения раненого, а великому барду прислал целый сундук серебра и свои извинения, чем немало удивил не только гостей-мистралийцев, но, в первую очередь, своих подданных. Нет, не тем, что прислал серебро, и не тем, что направил своего мистика для лечения Подгородецкого, а тем, что выразил Эль Драко свои официальные извинения. Никто никогда не слышал, чтобы поморский король перед кем-нибудь извинялся. А тут… тем более, что Диего дель Кастельмарра, не принадлежал к королевской фамилии, и хотя был вроде как благородным кабальеро, но всё-таки незаконнорожденным. Его отец, один из младших придворных магов при мистралийском дворе, Максимильяно Ремедио дель Кастельмарра, кабальеро Муэрреске, и мать, великая прима Аллама Фуэнтес, так и не узаконили свои отношения. А теперь было уже поздно, ибо мэтр Максимильяно бесследно исчез, пропал без вести семь лет назад во время третьего государственного переворота в Мистралии, когда пришедшая к власти Лига Закона и Порядка учинила массовые расправы над магами, вырезав их практически поголовно. Мэтр Максимильяно уцелел во время первого переворота, когда орден Небесных Всадников уничтожил всю королевскую семью. Придворный маг тогда, двенадцать лет назад, схватил в охапку свою почти жену, малолетнего сына и, не раздумывая, кинулся в родовой замок Муэрреске. Но маг не мог запереть себя в деревне навечно и время от времени наведывался и к своим коллегам – придворным магам других государств, и в столицу. Во время одной из его отлучек в Арборино мистики из Лиги Закона и Порядка и скинули бывших тогда у власти товарищей из Партии Народного Освобождения. Мэтр Максимильяно бесследно исчез, как будто растворился в воздухе. Мама никогда не верила, что он погиб, даже специально наняла некроманта, чтобы проверить. Он и подтвердил, что мэтр Максимильяно жив, но вот где он находится – неизвестно. Ходили слухи, что всё это время он старательно искал принца Орландо, четвёртого наследника престола, который каким-то образом уцелел в мясорубке, устроенной Небесными Всадниками. Но это была скорее красивая легенда, в которую верили, разве что романтичные барышни, любящие красивые сказки, да ещё, как оказалось, папа.
Эль Драко же в настоящий момент вовсе не волновала судьба принца Орландо, даже судьба пропавшего родителя заботила его гораздо меньше, чем здоровье Симеона Подгородецкого.
К счастью, стрела не задела ни сухожилия, ни артерии и, пройдя навылет, повредила лишь мягкие ткани. Рана оказалась более болезненной, чем опасной, и мистику довольно быстро удалось остановить кровотечение.
– Немного поболит, но, надеюсь, что заживёт довольно быстро. Ты молодой, крепкий парень, так что справишься. А вот это принимай, чтобы не началась лихорадка, – старик опустил на край стола пузырёк, ободряюще улыбнулся и откланялся.
Диего присел на край кровати и с состраданием посмотрел на друга:
– Я обязан тебе жизнью, – тихо произнёс он.
– Пустяки, – Симеон приподнялся на подушках.
– Сегодня ты пролил за меня кровь, я обязан сделать для тебя то же! – бард, повинуясь внезапному порыву, схватил со стола нож и полоснул себя по ладони.
– Дай мне, – потребовал Симеон.
Он тоже сделал неглубокий надрез, и друзья соединили руки, смешав кровь.
– Братья. Навек, – произнесли они одновременно клятву нерушимой дружбы.

Симеон провёл в постели больше недели. За это время придворный мистик навещал его несколько раз, а Диего проводил с другом каждый вечер, забыв о пирах и девушках. Ну, ладно, не обо всех девушках. Амелия Бельская навещала кузена так же часто, как и Диего, и часами просиживала рядом, держа за одну руку двоюродного брата, за другую – любимого барда.

Гастроли вместо запланированной одной луны продлились целых три. И когда на улицах Белокамня начала звенеть капель, а Симеон Подгородецкий вновь появился в обществе, князь Бельский, отец Амелии, уже всерьёз считавший Эль Драко своим зятем, пригласил великого барда и всю его труппу к себе в поместье. Симеон, конечно, поехал вместе с ними.
– Тебя там ждёт сюрприз, – хитро улыбнулся кровный брат.
– Что за сюрприз? – у Диего загорелись глаза.
– Увидишь, – улыбка стала ещё шире.

Сюрприз, в самом деле, оказался знатным. В поместье Бельских вместе с князем и его юной дочерью их встретил невысокий щуплый человечек в традиционном хинском наряде. Он низко поклонился гостям и приветствовал Эль Драко длинной витиеватой речью, которую Диего понял с пятого на десятое. А потом гость из Подлунной империи, широко улыбнувшись, так что маленькие чёрные глазки превратились в полумесяцы, отвесил особенно низкий поклон и протянул ему небольшую корзинку.
Князь Бельский, Амелия и Симеон следили за его реакцией, затаив дыхание.
Диего приподнял платок и заглянул внутрь. Тотчас ему навстречу высунулись две одинаковые крошечные усатые мордочки и тут же с урчанием принялись вылизывать ему руки шершавыми языками.
– Нрависся? – хин устремил на него внимательный взгляд.
– Очень милые котята, – откликнулся Эль Драко. – Я подарю их маме.
– Нет. Они твои, – хин снова поклонился.
А Симеон объяснил:
– Это не простые котята, Диего. Это леопарды, заклятые на верность. Они будут твоими лучшими друзьями, самыми верными телохранителями и не подпустят к тебе ни одного лихоимца.
– Спасибо! – Эль Драко потрепал котят по головкам и спросил: – И как же зовут этих телохранителей?
– Тиа и Хон, – ответил хин.

А по достоинству Диего оценил подарок только полтора года спустя, когда его леопарды, с которыми он практически не расставался, спасли ему жизнь, растерзав четверых разбойников в тёмном переулке в Новом Капитолии, решивших, что одинокий путник с гитарой будет лёгкой добычей.

Тиа и Хон не подпускали к себе никого, кроме своего хозяина, да ещё Пуриша. Его администратор с первых дней принял на себя заботу о котятах, и леопарды, видимо, считали голдианца своей второй мамой.

И почему, почему в эту свою злосчастную поездку на родину он не взял с собой леопардов? Ведь Пуриш предлагал, нет, он настойчиво советовал, даже умолял – если уж Эль Драко вбил себе в голову вернуться в Мистралию, то пусть хотя бы возьмёт Тиа и Хона, а он не послушался. Так же, как не послушался вещего сердца матери. Аллама почти на коленях просила его не ездить в Мистралию. Так ведь нет. Ему словно кто-то глаза застил. Он велел Пуришу вместе с леопардами оставаться в Галланте и охранять мать, а сам, потеряв голову, бросился сюда.
Ну как же: его пригласили в Арборино! Домой!

Диего горько рассмеялся, закашлялся и очнулся.
Он по-прежнему сидел на жёстком неудобном табурете посреди пустого кабинета следователя. В маленькое зарешёченное окошко пробивался тонкий солнечный луч, и в этом луче совершали причудливый танец пылинки.

4.

Через некоторое время вернулись охранники и отвели его обратно в камеру. Едва за его спиной захлопнулась дверь, Диего упал на топчан и закрыл глаза. Он был вымотан до предела – не осталось сил пошевелить ни рукой, ни ногой. Даже если бы сейчас пришли его пытать или убивать, наверное, он и тогда не смог бы пошевелиться.
Сколько он так пролежал?.. Час, два, три, больше? Он совершенно потерял ощущение времени. Только когда тюремщик принёс вечернюю баланду, он очнулся и слегка повернул голову.
– Жрать будешь? – буркнул его страж от двери. – Тогда вставай, а то унесу.
Сцепив зубы, Эль Драко поднялся и взял миску. Уморить себя голодом – не выход. Даже если его осудят, из лагеря есть возможность сбежать. А с того света уже никуда не сбежишь.
Выхлебав отвратительное пойло, он вернул миску тюремщику, снова лёг и уставился в затянутый паутиной потолок. Но больше отключиться от действительности не получалось.
Интересно, как там поживает голова господина советника? Эх, надо было ему ещё добавить! Чтобы уж наверняка...
Через некоторое время дверь снова лязгнула, и Диего, поднявшись, повернулся к ней лицом. Было понятно, что это уже не тюремщик с миской, а охрана или кое-кто похуже.
Это действительно оказались те же "братья-близнецы" в форме. Оба смерили Эль Драко мрачными взглядами, видимо, им здорово досталось от начальства за неслыханное происшествие в кабинете следователя. Потом один из них кивнул барду на выход. Стараясь удерживать на лице бесстрастное выражение, Диего вышел в коридор и внезапно получил удар в спину, да такой, что его швырнуло на стену.
– Шевелись! – злобно прикрикнул ударивший его охранник.
– А вы куда-то опаздываете? – выпрямившись и переведя дыхание, съязвил Эль Драко. За словом в карман он никогда не лез, но острый язык частенько ввергал его в большие неприятности. Вот и теперь охранники угрожающе заворчали, и он получил ещё один, не менее сильный удар.
– Торопимся на твои похороны. Шагай живее!
Тоже ребята с юмором оказались. С чёрным.
На этот раз его привели в другой кабинет – светлее, просторнее, с большим количеством мебели, и главное – без решётки на окне. Но тут же стало понятно, почему: в мягком кресле, закинув ногу на ногу, сидел... даже не просто сидел, а восседал... советник Блай. Ну конечно, кому ещё могли предоставить подобные удобства!
При взгляде на господина советника Диего почувствовал не только страх, но и злорадное удовлетворение: его голова была аккуратно перебинтована, а на лице застыло страдальческое выражение. Ага, не нравится! Такие, как он, только других мучить горазды, а самим пальчик не прищеми...
Но уже в следующее мгновение бард осознал, что теперь Блай, вдобавок ко всему, ещё и ОЧЕНЬ ЗОЛ, и неизвестно, чем это может для него обернуться. Хотя, как раз известно...
На этот раз охранники никуда не вышли, встали по обе стороны от двери, как два истукана. Ещё бы, после такого... Жаль, очень жаль, что он всего лишь стихийный эмпат и не может эманировать, когда захочет. Тогда никто его даже арестовать бы не смог!
Блай смерил заключённого оценивающим взглядом. Диего невольно поёжился. Он почувствовал себя букашкой, которую внимательно разглядывает ворона, перед тем, как тюкнуть клювом и раздавить.
– А это будет даже интересно, – неожиданно произнёс советник.
Он поёрзал в кресле, устраиваясь поудобнее, словно разговор обещал быть долгим, потом вновь посмотрел на Эль Драко тем же самым взглядом заинтересованного хищника и провёл тонким красным языком по бледным губам. Диего внутренне сжался в комок.
– Боишься, – Блай удовлетворённо кивнул. – Но, я вижу, здесь тебя мало поучили. Не всю спесь сбили. Ну что ж, это легко исправить. Знаешь, что полагается за государственную измену? Ну, что молчишь, язык проглотил? Отвечай! – Блай подскочил в кресле, но тут же со стоном упал обратно, стиснув руками голову. – Мра-азь… Каламидада в расход… В подвал Кастель Милагро! – крикнул он.
Тотчас один из охранников вышел вон. Диего запоздало понял, что Каламидад – это имя следователя, и сердце его невольно сжалось. Не такой уж он и плохой человек. Ведь даже жалел его, пытался предупредить, что его упрямство доведёт до беды, и вот, в беде оказался сам следователь. И по его, Эль Драко, вине. Теперь-то он отлично понимал, что внезапное помрачение рассудка вызвала его эманация, его дикая ненависть, которой стихийный эмпат воспылал к садисту Блаю. Диего закусил губу. Словно заметив перемену в настроении жертвы, советник резко повернулся к арестанту:
– Что, тоже хочешь в Кастель Милагро? – и тонко улыбнулся.
Диего с трудом сглотнул и вдруг быстро замотал головой.
– Что-что ты сказал? – Блай подался вперёд.
– Н-нет, – выдавил Эль Драко, ненавидя и презирая себя.
С каждой минутой Блай всё больше вызывал у него отвращение и неконтролируемый, почти иррациональный ужас, как удав у кролика. Вот сейчас Диего и чувствовал себя этим самым кроликом. Жалким, трусливым кроликом, у которого душа внезапно ушла в пятки, пересохло в горле, и ноги так дрожат, что, кажется, ещё чуть-чуть – и он просто упадёт перед советником на колени.
Блай поигрывал пером, занесённым над гербовой бумагой, улыбался и ждал. И продолжалось это бесконечно долго. Наконец, когда Диего уже готов был выкрикнуть: «Решай уже что-нибудь, только поскорее!», советник опустил перо, глубокомысленно возвёл глаза к потолку и проговорил:
– Знаешь, а давай мы сыграем с тобой в игру…
– Игру? К-какую игру? – как же противно дрожит голос.
– Очень простую игру. Вот смотри, у меня есть золотой, сейчас я подброшу его, если выпадет… кстати, что ты хочешь, чтоб выпало, а?
– Орёл, – тихо сказал Диего.
– Итак, орёл – ты едешь в…
Бард замер.
– Едешь… скажем… в…
«Да говори же!» – почти вслух простонал Эль Драко.
– …Лагерь… исправительный лагерь особого режима. Ну, а уж если решка, – Блай широко улыбнулся, обнажив неровные мелкие зубки, – тогда Кастель Милагро. Ну что, согласен? А впрочем, это моя игра, так что…
Советник подбросил монету. Время остановилось. Диего, как завороженный, смотрел на золотой кружок, кувыркающийся в воздухе...
…Металл звонко брякнул, ударившись о стол. Блай поправил на носу очки, – новые, машинально отметил про себя Диего, уже успели подарить, – и склонился над монетой, почти уткнувшись в неё носом. Поднял голову, вздохнул и сказал:
– А ты счастливчик, – и кивнул охране: – Увести его.

Он с сожалением смотрел, как охранник грубо вытолкал Эль Драко за дверь. Какая жалость упускать такой прекрасный экземпляр! Эх, если бы сам господин президент не распорядился насчёт дальнейшей судьбы этого невероятно талантливого и такого же невероятно упрямого барда! Лично приказал – никакого физического воздействия. По крайней мере, пока. Всё ещё надеется приручить… Что ж, посмотрим. В исправительном лагере и не такие ломались. Тем более, что парень до неприличия красив, и будет там нарасхват. Интересно, он сам-то это понимает? А если понимает, какого хрена строит из себя героя?
А если лагерь не поможет, президент уже вряд ли станет возражать. И Блай получит себе новую игрушку. Надо признать, характер у парня есть, да ещё какой. Кто бы мог подумать… Даром, что бард. Ишь, как храбро разговаривал, – немногие так осмеливались. Да что там немногие – почти никто. Если удастся его заполучить, это будет действительно интересно.

***
На выходе Диего пошатнулся и едва не упал. На подгибающихся ногах он еле добрался до камеры и рухнул на топчан.
«Что значит – счастливчик?» – билась в мозгу навязчивая мысль. Блай так и не озвучил ему свой вердикт.

Неизвестность длилась ещё целые сутки. За это время Диего, как на качелях, тысячу раз то падал в бездну отчаяния и даже начинал думать, что самоубийство – вовсе не такая уж плохая идея, то надежда яркой звездой вспыхивала в сердце. Он окончательно измучился, когда дверь в очередной раз распахнулась. Сил подняться с койки уже не было. Его просто подхватили под руки, проволокли по коридорам и впихнули в тюремную карету.
Окошки, забранные толстенными решётками, почти не пропускали свет.
Куда его везут? Что ждёт его впереди: мучительная гибель, или всё же есть слабая надежда на спасение?

5.
Пересыльная тюрьма, или, как её ещё называли, тюрьма временного содержания, располагалась на самой окраине Арборино. Надолго в ней никто не задерживался – как только набиралось нужное количество человек для этапирования, их тут же отправляли к месту дальнейшего отбывания наказания. И неважно, по каким статьям были осуждены заключённые – очень часто политических ставили в один этап с обычными уголовниками. А то, что дело в итоге может закончиться поножовщиной и даже гибелью одного или нескольких осуждённых, никого не волновало. Одним больше, одним меньше – какая разница? Это уже не люди, а отбросы общества. И плакать по ним никто не станет. Разве что родные, но это в расчёт можно не принимать.
То, что среди заключённых может когда-либо оказаться легенда континента, никому и в страшном сне присниться не могло.
Да, их и раньше осуждали. Например, хорошо известный в стране бард Сантьяго поплатился за то, что осмеливался слишком громко критиковать власть. Он был арестован луну назад, и больше о нём никто не слышал. Одни говорили, что его отправили в один из исправительных лагерей, другие – что он сгинул в застенках Кастель Милагро.
После этого Амарго пытался уговорить Эль Драко покинуть страну, но его подопечный решительно отказался, хотя не мог не понимать, к чему всё идёт. Ведь после настойчивой просьбы президента Гондрелло переделать гимн и двух бесед с министром изящных искусств глупо было надеяться, что его оставят в покое. И если бы Орландо тогда не загремел по собственной глупости в лагерь, Амарго ни за что не оставил бы Диего без присмотра…

***

– Встать! – рявкнул над головой раздражённый голос охранника, и Эль Драко, мгновенно вынырнув из своих невесёлых мыслей, поднялся на ноги. Кроме него, во двор пересыльной тюрьмы согнали ещё девять человек, и все они вот уже два часа жарились под палящим полуденным солнцем, ожидая отправки к месту заключения. Наконец с формальностями было покончено, и десяток построенных в колонну осуждённых, звеня кандалами, двинулся по пыльной дороге, сопровождаемый четвёркой верховых охранников.

Путь до исправительно-трудового лагеря занял четыре дня. За это время осуждённые здорово обессилели и под конец едва волочили ноги. Помимо скудного пайка, от которого впору было помереть с голоду, продвижению сильно мешали кандалы, но облегчать узникам жизнь никто не собирался.
Даже Диего, всегда отличавшийся отменным здоровьем, за время своего пребывания в следственной тюрьме и этих четырёх дней пути до лагеря заметно осунулся и потерял в весе. Серая потрёпанная тюремная роба висела на нём мешком, со щёк исчез здоровый румянец, даже волосы цвета воронова крыла как-то поблёкли, потеряли прежний блеск, и, давно не мытые, висели припорошенными дорожной пылью сосульками. И только в глазах непокорного барда всё так же горел его Огонь, а в душе́ по-прежнему звучала музыка… но некуда, и нечем было её записать. Правда, музыка эта сильно отличалась от той, что он сочинял раньше: теперь в ней появилось немало горьких нот. Да и само выражение глаз тоже изменилось: исчезла беспечная лихая чертовщинка, которую замечали и любили все, кто был знаком с Эль Драко.

***
Исправительно-трудовой лагерь с издевательским названием «Путь к правде», над воротами которого красовалась огромная вывеска с намалёванной надписью «Работа делает свободным» был создан ещё при Небесных Всадниках, и с тех пор его неплохо усовершенствовали. Он занимал довольно большую территорию, обнесённую глухим забором с тремя рядами колючей проволоки наверху, по периметру стояли смотровые вышки, а сам лагерь составляли старые, покосившиеся от времени бараки для заключённых, несколько довольно приличных домов для начальника лагеря, его заместителя, охраны и обслуживающего персонала, а также железорудная шахта, где работали узники.
Колонна осуждённых прибыла в лагерь рано утром, когда почти все заключённые толпились во дворе под бдительным присмотром охранников – было время утренней общелагерной поверки перед началом работы. Когда измученных людей в кандалах ввели в ворота, все, как по команде, уставились на них: каждый прибывший в лагерь новый этап был целым событием.
Первым делом со всех, тут же во дворе, сняли цепи, и узники, кто скривившись, кто закусив губы, кто тихонько постанывая, принялись осторожно растирать онемевшие, стёртые до крови запястья. А потом Диего почему-то отделили от остальных, которых повели через двор к баракам. Это было странно, и от нехорошего предчувствия у него засосало под ложечкой.
Он неуютно поёжился под множеством оценивающих, неприятно ощупывающих взглядов, и услышал, как один из заключённых нарочито громко шепнул другому:
– Глянь, какой красавчик!
От этих слов ему стало нехорошо, но он не подал вида и, безразлично скользнув взглядом по массе одинаково бритых голов, отвернулся. Скоро и ему придётся расстаться со своими длинными смоляными волосами, и красавчиком его здесь больше никто не назовёт. Во всяком случае, он очень на это надеялся.
Его провели к входу в центральное здание, где, по всей видимости, располагалась администрация лагеря. Не иначе, как знаменитым заключённым заинтересовалось начальство. Какая честь, чтоб их!..
При входе в кабинет начальника лагеря пришлось подождать: он был чем-то чрезвычайно занят. Присесть Диего так и не предложили, и он стоял целый час, окружённый бесстрастными охранниками, которых, казалось, ничто не трогало. Наконец дверь открылась, и его ввели в кабинет.
– Господин Груэсо, как вы и приказали, особый заключённый доставлен, – браво доложил один из охранников.
«Особый? Что значит «особый»? – пронеслось в голове барда. – Блай постарался, не иначе…»
– Итак, Диего Алламо дель Кастельмарра, кабальеро Муэрреске, – проговорил сидящий за столом тучный человек в очках. На вид ему можно было дать лет сорок, хотя под глазами залегли заметные тени, а волосы были уже изрядно припорошены сединой. – Двадцать четыре года. Сценический псевдоним – Эль Драко. Всё верно?
– Да, – ответил бард, разглядывая начальника исправительного лагеря: как-то совсем не вязался его добродушный облик с этой должностью.
– Так вот, запомни: здесь больше нет ни Диего дель Кастельмарра, ни, тем более, Эль Драко. Есть только заключённый номер восемнадцать пятьдесят пять. Ясно?
– Да, – так же лаконично повторил бард. Теперь его лишили даже собственного имени. Какое унижение...
– Далее, – продолжил Груэсо, вальяжно откинувшись на спинку кресла. – Все приказы у нас выполняются быстро и чётко. Ослушаешься – будешь наказан. Это понятно?
– Более чем, – сквозь зубы ответил Диего. Интересно, в чём конкретно эти приказы и наказания заключаются...
Открылась дверь, и в кабинет шагнул довольно высокий, почти шесть локтей роста, крепкого телосложения мужчина.
– Это мой заместитель, дон Мальвадо, – указал на него начальник. – И каждое его слово для тебя – закон.
– Сейчас посмотрим, как ты это усвоил, – ухмыльнулся заместитель и внезапно рявкнул: – Ко мне!
Диего вздрогнул и неверяще уставился на него.
– Я вам не собака!
– Ошибаешься, сопляк. Теперь ты именно моя собака, – новая, ещё более мерзкая ухмылка. – И если я скажу встать на четвереньки и гавкать, встанешь и будешь гавкать, ясно?!
Эль Драко упрямо наклонил голову, продолжая исподлобья смотреть на Мальвадо. Вот же ублюдок...
– Попытка номер два, – громко объявил тот, явно играя на публику в лице своего начальника и охранников. – Ко мне!
Диего закусил губу. Гордость и собственное достоинство боролись в его душе с инстинктом самосохранения. Он прекрасно понимал, что за неповиновение его измордуют и не поморщатся. А избитый, он в первый же день окажется неспособен постоять за себя перед другими заключёнными. Вспомнив ощупывающие его маслянистые взгляды, он с трудом сдержал тошноту и, стиснув зубы, шагнул к заместителю.
– Молодец, – похвалил тот, разве что косточку не кинул. – Хороший мальчик. А теперь – живо за охраной, тебе покажут твоё место.
С пылающим от унижения лицом Диего повернулся к двери и услышал, как начальник лагеря спросил у своего зама:
– Ну? Что думаешь?
– Долго не протянет, – равнодушно ответил тот. – С таким-то личиком…
Каменные морды охранников дрогнули – разумеется, тоже услышали.
Диего разозлился. Да пошли они все на два пальца! Он ни за что не даст себя сломать.

***
Первым делом его, к счастью, одного, погнали в помывочную – большую пристройку во дворе, чуть в стороне от бараков. Велели вымыться как следует и дали чистую полосатую робу. Каким же наслаждением было смыть с себя пот и грязь нескольких дней! Ведь последний раз он мылся только в лазарете следственной тюрьмы.
А потом его усадили на табурет и… Когда первая прядь волос упала ему на колени, он сглотнул подступивший к горлу комок и зажмурился, не давая слезам прорваться наружу. Этого от него не дождутся. Эх, дон Рауль! Прав ты был, да толку теперь сожалеть… Он вспомнил разговор, который произошёл между ними луну с небольшим назад. А теперь кажется, будто вечность прошла…

Эль Драко без сил упал в кресло. Концерт, который должен был продолжаться два с половиной часа, длился почти пять. Публика не желала отпускать своего кумира со сцены, после каждой песни кричала «бис!» и неистовствовала: ладони в тот день отбил себе каждый зритель. Диего купался в народной любви и щедро дарил им и свой Огонь, и саму свою душу.
И только когда у него совершенно не осталось сил, и даже голос начал подводить, великий бард откланялся и пригласил всех на свой следующий концерт.

Диего глубоко вздохнул, дотянулся до бутылки красного эгинского вина и сделал большой глоток прямо из горлышка. Конечно, пить такое прекрасное вино вот так, из горла, было оскорблением божественному напитку, но ему нужно было прийти в себя и утолить жажду. А уже вечером, в компании друзей и девушек, он сможет как следует им насладиться.
Услышав громкий стук в дверь, Эль Драко невольно вздрогнул. Странно, неужели нервишки шалят? Он поставил на место бутылку, поднялся с кресла и, сделав несколько шагов, широко распахнул двери. Несколько секунд с изумлением взирал на посетителя, потом спохватившись, сделал приглашающий жест и сказал:
– Прошу вас, дон Рауль.

Высокий худощавый человек неопределённого возраста, с тронутыми сединой волосами и не по-мистралийски синими ясными глазами, шагнул в комнату. Неприметная одежда, плоская шапочка на голове, пыльный дорожный плащ и связка книг подмышкой – всё это говорило, что перед ним алхимик. Конечно, Диего подозревал, что дон Рауль не так прост, как кажется на первый взгляд, но эти подозрения он предпочитал держать при себе.
Они впервые познакомились чуть больше полугода назад. Эль Драко в то время жил в Лютеции – городе, наполненном театрами, концертными залами и борделями; городе, который всегда имел лёгкий привкус порока, и в котором великий бард чувствовал себя как рыба в воде. Эль Драко, Плакса и братья Бандерасы распевали весёлые похабные песенки в компании проституток в одном из отелей столицы Галланта, когда громкий стук в дверь заставил их на миг замереть. Хуан Бандерас тотчас подхватился с места и бросился открывать.
– О, к нам пожаловал один из твоих поклонников! – крикнул он пьяным голосом, пропуская вперёд высокого синеглазого человека в дорожном плаще.
Незнакомец хмуро покосился на шалопая, снял шляпу и сказал:
– Приветствую.
– Присоединяйтесь к нам, сударь, – Плакса притянул к себе пышногрудую блондинку, освобождая вновь прибывшему место на диване.
– Благодарю за приглашение, но вынужден отказаться, – гость смерил Плаксу внимательным взглядом. Даже слишком внимательным. Ученик великого барда невольно поёжился, сузил глаза и весь подобрался. – У меня дело к Эль Драко. Однако я вижу, что пришёл не вовремя.
– Что у вас за дело? – бард широко улыбнулся.
– Это касается вашего отца.
Улыбка тут же исчезла с лица Диего, хмель как рукой сняло. Он опустил на стол стакан, вскочил на ноги и бросил:
– Развлекайтесь, ребята!
А затем кивнул гостю:
– Идёмте.
И скрылся в соседней комнате. Незнакомец сбросил плащ и шляпу и проследовал за бардом. Скользнул взглядом по пьяной компании и снова встретился глазами с Плаксой. Тот покусал губы, вызывающе улыбнулся и отсалютовал гостю бокалом.

– Вы что-то знаете об отце? – Эль Драко напряжённо посмотрел на незнакомца.
Тот плотно притворил за собой дверь, и только убедившись, что их не подслушают, сказал:
– Ну, прежде всего, маэстро, позвольте представиться. Меня зовут дон Рауль, я старинный друг вашего отца, и его собрат по классу.
– Насколько я могу судить, вы не маг…
– Нет, – дон Рауль тонко улыбнулся. – Я алхимик. И ваш отец, как я знаю, тоже немного занимался алхимией. Даже имел свою лабораторию в родовом замке.
– Это так, – кивнул Диего. – Но вы не ответили на вопрос.
– Позволите? – не дожидаясь приглашения, дон Рауль опустился в кресло. – К сожалению, я ничего не могу вам сказать о его местонахождении. Я обязан ему жизнью, и сам бы был не прочь узнать, где в настоящий момент находится мэтр Максимильяно…
Диего разочарованно вздохнул.
– Но… – гость внимательно посмотрел на молодого человека, – …во время последней нашей встречи мэтр Максимильяно очень просил меня разыскать вас, дон Диего, и познакомиться с вами. А также уверить вас, что если вам когда-нибудь понадобится помощь, вы всегда можете на меня рассчитывать.
Эль Драко улыбнулся:
– Ну что вы, дон Рауль, разве мне может что-то грозить? Я бард, и публика любит меня. Уверяю вас, никто никогда не причинит мне вреда. Но спасибо за предложенную помощь.

Потом они ещё долго говорили об отце, о старых добрых временах, когда в Мистралии было ещё всё в порядке, на троне восседал глава правящей династии, король Ринальдо, а о партиях и переворотах никто и слыхом не слыхивал. А ещё о том, что сейчас на родине, конечно, не такой террор, как при Небесных Всадниках, чтоб им ни дна, ни покрышки, но всё-таки людям дышится вовсе не легко. Но, честно говоря, Эль Драко тогда довольно легкомысленно отнёсся и к самому дону Раулю, и к их разговору.

Прошло несколько дней, а потом к нему явился Плакса. Глянул виноватым взглядом из-под чёлки и сказал, что должен его оставить.

И вот сейчас дон Рауль вновь появился перед бардом. Он озабоченно хмурился и только коротко кивнул в ответ на приветствие.
– Присоединитесь? – Эль Драко поднял бутылку.
– Нет, спасибо, – алхимик уселся в кресло, сцепил пальцы и мрачно посмотрел на него.
– Чем обязан? – Диего невольно передёрнул плечами.
– Ты должен немедленно покинуть Мистралию, – сказал дон Рауль без всяких предисловий.
– То есть? – Эль Драко даже поперхнулся.
– Здесь становится очень, очень опасно. Уезжай, от греха подальше.
Эль Драко моргнул и вдруг рассмеялся:
– Дон Рауль, ну скажите, что может мне грозить? Я не политик, я не ввязываюсь в эти игры, я певец, композитор – бард. Я дарю людям своё творчество, и они отвечают мне любовью. Слышите, меня все любят и…
– Боюсь, что не все, мальчик, – гость сурово сдвинул брови. – Поверь мне, заигрывание с властями очень опасно.
Диего резко оборвал смех.
– Я не заигрывал с властью!
– Я слышал, к тебе обращались с неким предложением?
– Да, – он пожал плечами. – Президент просил меня написать им новый гимн. Что я и сделал.
– Ты написал для них гимн? – в голосе дона Рауля проскользнула нотка презрения.
– А что вас удивило? Правда, президента не устроило, что в моём варианте совсем нет пропаганды и агитации, и он предложил мне переделать. Но я отказался.
– Я понял. Вот поэтому тебе и нужно сейчас же уехать.
– Это ещё почему?
– А ты сам не понимаешь? – дон Рауль вперил в него мрачный взгляд.
Эль Драко вспыхнул и вскочил на ноги:
– Вы хоть сами-то понимаете, что мне предлагаете? Если я сейчас уеду, обо мне скажут, что я… трус! Неужели вы думаете, что я испугался каких-то пустых угроз? Я не покину родину, и…
– Мальчишка! – гость стукнул кулаком по столу и тоже в момент оказался на ногах.
Так они и стояли, сверля друг друга яростными взглядами. Первым опомнился более старший.
– Диего, послушай меня. Сейчас не время показывать свой характер. В Мистралии становится очень опасно, неужели ты сам не чувствуешь?
– Спасибо за заботу, дон Рауль, но я никогда не бегал от опасности. Не собираюсь бежать и сейчас.

Какой же он, всё-таки, был дурак! Не послушался старого друга отца, откровенно послал его, и вот результат. Диего тяжело вздохнул. Не иначе, как у него разум помутился.

– Ну вот и всё, – лагерный цирюльник тщательно вытер полотенцем его голову и утешающе похлопал по ней ладонью. – Не горюй, парень! Главное – выйти отсюда, а волосы – дело наживное.
«Главное – выйти отсюда, – эхом отозвалось в мыслях Диего. – И я выйду! Убегу! Во что бы то ни стало!»

Каждый барак был рассчитан на пятьдесят человек. Четыре ряда двухъярусных нар стояли почти впритык один к другому, всего лишь через узкий проход, где двоим разойтись было практически невозможно. В центре барака оставалось довольно широкое свободное пространство, где каждое утро и вечер проводились построения и поверки старшим по бараку. Диего досталось место на нижнем ярусе в самом углу, что, с одной стороны, было не слишком удобно, зато с другой – вполне неплохо, поскольку проход возле его лежанки был всего один. По крайней мере, с двух сторон никто не подойдёт. Он осторожно сел на тонкое шерстяное одеяло – жёстко, но не слишком.
– Встать! За мной, – приказал охранник, с любопытством наблюдавший за ним от дверей. Почему они все на него так смотрят? Как будто чего-то ждут. Слёз, истерики?.. Как же – знаменитый бард Эль Драко, известный всему континенту бабник и разгильдяй! И вдруг – такое падение… Каково это – рухнуть с такой высоты? Как ты себя поведёшь? А то ведь сегодня хорохоришься, а завтра… Здесь и не такие на коленях ползали, вымаливая пощаду. Так-то, великий бард… номер 1855.
– Здесь у нас столовая, – деловым тоном начал вещать охранник, проводя его по территории. – Это туалет. Душевую ты уже знаешь. Там – железная шахта, с завтрашнего дня начнёшь работать. Пальчики-то ободрать не боишься? Хорошо, у нас не любят белоручек. Хотя по тебе не скажешь. В смысле, что ты не белоручка. Ты хоть когда-нибудь кайло в руках держал? Оно и видно, что ничего тяжелее гитары. Кстати, у нашего начальника шестиструнка есть, бренчит иногда. Ишь, как глаза-то загорелись! Тебе не светит, парень. А впрочем… почему бы и нет? Накатывает на него временами блажь, может, и прикажет тебе спеть. Они тут любят вечеринки закатывать, начальники-то наши.
Диего скрипнул зубами, услышав это «прикажет спеть», но невероятным усилием воли заставил себя промолчать. Охранник даже не заметил, как «экскурсант» изменился в лице, и, усмехнувшись, добавил:
– А это – наша местная достопримечательность, – он указал на вбитый посреди лагерного двора столб со свисающими с него наручниками.
– Разумеется. За первую провинность – пять ударов кнутом, за вторую – десять, за третью – пятнадцать и так далее. Ну и, конечно, карцер имеется. Так что советую вести себя тише воды, ниже травы. Ладно, пока можешь отдохнуть, сейчас все на работе, вечером будет построение на обед, тогда и с Абьесто познакомишься. Он отвечает за порядок в вашем бараке.
Диего подумал, что, видимо, экскурсию ему решили устроить в виде исключения. Потому что никого из тех, с кем он шёл по этапу, рядом не было.

Охранник вышел за дверь, оставив Диего в одиночестве. Но ненадолго. Или ему показалось, что ненадолго – потому что когда лежишь на койке и пялишься в потолок, время летит либо слишком медленно, либо слишком быстро.
Он вздрогнул, услышав топот. Вскоре барак наполнился узниками, возвратившимися с работы. Люди в одинаковых полосатых робах, с одинаковыми бритыми головами и одинаковым безучастным выражением на лицах выстроились в две шеренги по сторонам широкого прохода. Различались они только разноцветными треугольниками, нашитыми на рукавах, груди и коленях: красными, желтыми, чёрными и лиловыми.
– Вста-ать! Тебе что, особое приглашение нужно? – Диего вздрогнул, когда над ухом раздался злобный окрик. Он поднял глаза и встретился взглядом с дюжим детиной в такой же арестантской робе. Только, в отличие от других заключённых, выглядел он вполне упитанно, даже щёки лоснились, волосы были чуть длиннее, чем у других узников, и треугольника на рукаве не было. Вместо него робу украшал зелёный кружок.
– Встать! – снова рявкнул детина и замахнулся.
Диего понял, что перед ним старший по бараку, решил, что не стоит провоцировать его, и тут же оказался на ногах.
– Кто? – коротко спросил Абьесто.
– Ди… – он осёкся, скрипнул зубами и сказал: – Номер восемнадцать пятьдесят пять.
– Молодец, усвоил, – Абьесто похлопал его по плечу и толкнул в спину со словами: – Встать в строй.

Диего занял место в конце правой шеренги. Сосед покосился на него и тут же отвернулся, вздрогнув от окрика.
– Номер четырнадцать восемьдесят семь.
– Здесь, – донеслось с дальнего конца шеренги.
– Номер восемнадцать тридцать три.
– Здесь…
– Номер двенадцать пятьдесят восемь…

Поверка казалась бесконечной. Похоже, здесь лишь у одного Абьесто имелось настоящее имя. Все остальные заключённые носили только номера. Безликий номер, а не человек.
Наконец поверка завершилась. Все обитатели барака оказались на своих местах. Абьесто махнул рукой и во главе колонны вышел за ворота.
В длинном бараке с несколькими рядами дощатых столов уже толпился народ. Заключённые с мисками в руках выстроились в бесконечную очередь, чтобы получить свою порцию похлёбки. Диего оказался почти в самом хвосте этой змеи. Когда до него дошла очередь, его желудок совершенно прилип к спине. Арестант в такой же, как у всех, полосатой робе, черпал из огромного чана какую-то неаппетитного вида баланду, которая и пахла так же отвратительно, как выглядела, и, почти не глядя, брякал её в подставленные миски. Диего протянул свою, скривился, увидев зеленоватую массу с какими-то подозрительными комками, которую здесь гордо именовали обедом, и, не задерживаясь, отправился за стол, где уже вовсю орудовали ложками его товарищи по несчастью.

Он не успел закончить есть, как резкий свист заставил всех сидящих за столами немедленно вскочить на ноги. Обед окончен, а успел ты доесть свою порцию, или нет – это уже твои проблемы. Диего проглотил последнюю ложку и выбрался из-за стола.
После обеда Незадолго до отбоя состоялась ещё одна поверка. Такая же долгая и утомительная. Потом Абьесто вызвал вновь прибывших заключённых. Их оказалось четверо. Остальных шестерых распределили по другим баракам.
– Это ваши опознавательные метки, – сказал Абьесто, раздавая узникам разноцветные треугольники, и пояснил: – Руководство должно сразу видеть, по какой причине каждый из вас загремел в лагерь. Красные треугольники – значит, ты политический заключённый, жёлтые – уголовник, чёрные – антиобщественный тип, ну, и лиловые достаются всякого рода извращенцам. Это понятно? Не слышу!
– Да, – нестройный хор голосов.
Диего достались красные. Трое получили жёлтые метки, ещё один, жуткого вида тип с перекошенной рожей и с отрезанным ухом – чёрный.
Иголка на всех оказалась одна, и ею сразу завладел безухий. Диего даже не пытался получить её. Он сжал в руке красные тряпицы и ушёл в свой угол. Забрался на нары и отвернулся к стене.

Он вздрогнул и подскочил на месте, когда почувствовал, что кто-то осторожно трогает его за плечо.
– И-извините, – заикаясь, проговорил молоденький парнишка, лет семнадцати на вид, не старше. – И-из-звините. В-вы в-в-е-едь м-ма-аэст-т-тро Эль Д-д-драк-ко…
– Это я, – кивнул Диего и сел, освобождая мальчишке место. У того на робе красовались такие же красные треугольники.
– А меня з-зов-вут Х-хоа-ак-к-ин Б-боске.
Диего смерил взглядом тщедушную фигурку парнишки.
– Ты-то здесь за что?
Хоакин пожал плечами:
– Я? За оп-п-пыты.
– Не понял, какие опыты?
– Н-н-у, х-х-х-имические о-о-п-пыты. Я а-а-алхимик. О-о-опыты с-ставил, а в-в-власт-тям н-н-е понравилось. И в-в-от я здесь, – мальчик снова вздохнул, потом сказал: – Я о-о-очень люблю в-в-ваши п-песни, м-маэстро. О-о-чень. И ещё о-од-дно. В-вам л-лучше пришить т-т-треугольники, а-а-а то утром А-а-аб-б-ьесто б-б-удет очень с-с-ильно з-зол.
– Я бы, может быть, и пришил. Но ты же видишь – нечем. Не пальцем же мне шить!
– А-а-а, эт-то мы ис-справим, – Хоакин подмигнул Эль Драко и вытащил из-за отворота тюремной робы иглу с намотанной длинной суровой ниткой.
– Спасибо, – улыбнулся Диего.
Он никогда раньше не держал в руках нитку и иголку, поэтому потрудиться пришлось, как следует. Он исколол пальцы до крови, но справился. Ниток, правда, больше не осталось, но иглу он Боске вернул.
Они поговорили ещё немного. Хоакин рассказал о том, что представляет собой этот лагерь, и предупредил Диего, чтобы тот был осторожнее. Больше половины заключённых были уголовниками, осуждёнными по самым разным статьям, и политических не терпели, унижая на каждом шагу, старались сломить, подкарауливали и били, а порой и что ещё похуже.
– Похуже? – сузил глаза Диего.
– Д-д-да-а-а, – мальчика затрясло, он сглотнул и повторил: – Б-будьте осторож-ж-ны, м-маэстро.